Потерять и найти - Брук Дэвис

2. Мать Милли спланировала поездку в Мельбурн и в США еще до того, как бросила дочь в универмаге. Как вы думаете, о чем она в это время думала? Как вы относитесь к ее поступку?

3. «Мама не пустила меня на папины похороны. – Ну и правильно сделала!» Как вы думаете, почему мать Милли не разрешила ей пойти на похороны? Не лучше ли было бы им разделить горе? Как вам кажется, нужно ли меньше ограждать детей от смерти и потерь? Стоит ли рассказывать им об этом?

4. Генри Дэвид Торо сказал: «Пока мы не потеряемся – мы не найдем себя». Потеря близких и потеря самих себя объединили и сблизили Милли, Карла и Агату. Как они вновь обретают свое «я»?

5. «Когда муж Агаты умер, к ней домой стали заявляться незваные гости. Они выглядывали из-за громадных кастрюль, полных жалости и мертвечины… Они приближались почти вплотную и говорили: «Я вас так понимаю, потому что Фидо (Сьюзан; Генри…) умер на прошлой неделе (в прошлом году; десять лет назад…). Машина сбила (рак легких; на самом деле он жив, но умер для меня, потому что нашел себе эту двадцатишестилетнюю мымру, с которой остепенился на Золотом побережье!)». Понимаете ли вы, почему Агата так презирает сочувствие своих соседей? Могли ли они помочь ей с большей чуткостью? Расскажите о том, как сами выражали сочувствие к людям и как принимали его от других.

6. Философ Томас Аттиг говорит, что через горе мы заново познаем мир вокруг нас. Как это происходит с Карлом и Агатой? А с Милли и ее мамой?

7. Карл и Агата много лет назад потеряли своих супругов. Чем, по-вашему, похожи и отличаются их браки?

8. Горе – это главная тема в «Потерять и найти». Какие еще темы присутствуют в книге и как они воплощены?

9. Дорожное приключение – популярная основа многих книг и фильмов. Как вы считаете, почему? Кажется ли вам, что она хорошо исполнена в этом романе?

10. «Потерять и найти» – книга о горе и потерях, но в ней множество забавных эпизодов. Какие из них заставили вас смеяться?

11. «И она принялась повторять про себя: “ПРОСТИМАМПРОСТИМАМПРОСТИМАМ”». Как вы думаете, почему Милли все время извиняется перед своей матерью? Какие чувства вы испытывали, когда читали «Канун Первого дня ожидания»?

12. Немецкая писательница Криста Вольф сказала: «Что делает нас теми, кем мы становимся? Список книг – вот начало ответа». Смогла ли «Потерять и найти» изменить ваш взгляд на мир? Запомнились ли вам какие-нибудь строки? Захотелось ли вам, по совету Агаты, что-нибудь записать?

13. Автору романа, Брук Дэвис, чуть за 30 лет. Как точно ей удалось запечатлеть образы пожилых Агаты и Карла и крошки Милли?

14. Если бы вы могли задать автору вопрос, что бы вы у нее спросили?

15. Представьте, что можете пообщаться с одним из персонажей книги. С кем бы вы хотели поговорить и о чем?

16. Насколько важны второстепенные герои книги: Хелен, Стэн, Стелла, Джереми, Мелисса и Дерек? Вам хотелось бы знать историю кого-то из них?

17. Какой матерью станет Милли? Как все то, что случилось после смерти отца, отразится на ее воспитании детей?

18. Как вы думаете, что случится, когда Милли снова встретится с матерью?

19. Чего вы ждали от этой книги, когда начинали ее читать? Оправдались ли ваши ожидания?

20. Понравилась ли вам концовка романа?

Это сокращенная версия статьи, опубликованной в 2012 году в выпуске журнала «ТЕКСТ: журнал о писательстве и писательских курсах». Полная статья, а также полный список литературы доступны на сайте: www.textjournal.com.au/oct12/davis.htm

Первым мертвым человеком, которого я увидела, стала моя мама. Все было не так драматично, как звучит: я была именно там, где смотрят на мертвецов, и знала, что это произойдет, – но мне все равно было очень тяжело. Маленькая комната, мамин гроб посередине, цветы во всех углах комнаты. Ее глаза были закрыты, и белый шелк окружал тело, касаясь кожи. Помню, мне показалось, что морщинок у мамы стало меньше. Рубашка, застегнутая на все пуговицы, чужой макияж и опущенные уголки губ (я никогда их такими не видела). На теле не было всех тех линий, складок, бугорков, которые я знала. Все это с декоративной подсветкой в придачу придавало ей такой странный вид, точно это витрина с выставленным на продажу гротеском.

Это слово – «горе» – никогда не было мне нужно, а потом вдруг стало необходимо и даже недостаточно. Как и у Милли и, подозреваю, у многих детей с Запада, моим первым Мертвым созданием стала наша собака Бри. Меня тогда не было дома, поэтому я так и не увидела ее тела. И к тому холмику в земле, у бабушки под лимонным деревом, я никогда не испытывала привязанности.

Потом была Франческа – моя шумная подружка, с которой я дружила, пока жила в Америке. Когда мы вернулись в Австралию, родители привели меня в мою комнату и закрыли дверь. «У нее сердце остановилось», – сказала мама и заплакала. Я дождалась, пока они уйдут из комнаты, и тоже заплакала. Не знаю, почему, но я всегда стыдилась слез. У себя в дневнике я записала: «Когда кто-то умирает, кажется, что у тебя булавки и иголки». Понятия не имею, что это значит, и, думаю, не имела и тогда. Но я помню, как пыталась насильно выдавить из себя грусть. Помню, как меня мучили угрызения совести за то, что я почти ничего не чувствовала. Мне было девять; я тут же нашла себе новую лучшую подружку, а Франческа превратилась в расплывчатое пятно в моей голове, которое больше ничего не значило.

Зато я снова и снова перечитывала книгу Кэтрин Патерсон «Мост в Терабитию» и плакала каждый раз, когда Лесли умирала. Не знаю, почему я так охотно стремилась к этому чувству. Став старше, я смотрела новости и оплакивала незнакомцев из далеких стран. Мои дедушки и одна бабушка умерли, – неизбежно, как и все пожилые люди. Я плакала у них на похоронах, а иногда за закрытыми дверьми и под одеялом, но для них, а не для себя; оплакивала старость, саму жизнь и то, что все в ней меняется. Между мной и моим горем всегда сохранялось расстояние: нас разделяли принадлежность к разным видам, географическое положение, возраст, восприятие. Но потом, 27 января 2006 года моя мама появилась на первой странице газеты по самой кошмарной причине: «Женщина врезалась в ворота и умерла». Буквы такие толстые, такие черные. Смерть подошла ко мне ближе, чем когда-либо, будто это я умерла.

«Горе» стало словом, которое всучили мне насильно, но приняла я его сама. Профессор Роберт Неймайер, ссылаясь на Фрейда, говорит, что большую часть двадцатого века в западной культуре было принято считать, что горе от утраты близкого человека – это процесс освобождения от привязанности к нему, избавление от депрессии и возвращение к «нормальной» жизни и «нормальному» поведению. В этом понимании горе – то, что можно перетерпеть, и оно пройдет.

С появлением все большего числа книг, посвященных потере близких, пишет профессор, «новое понятие горя постепенно расширяется <…> и становится двойственным: одновременно “сложным” и “несложным” – и подразумевает несколько этапов, через которые это горе впоследствии “разрешается”». Эти этапы, или стадии принятия смерти, как называют их в литературе, а также убеждение, что горе у всех выражается одинаково, были популяризированы в 1970-х гг. психологом Элизабет Кюблер-Росс в ее книге «О смерти и умирании». Кюблер-Росс заметила, что смертельно больные, узнав о своем диагнозе, проходят через такие этапы, как отрицание, гнев, торг, депрессия и принятие. В западной культуре этот взгляд на горе начал преобладать, пишет Неймайер, «потому что стал ассоциироваться с избавлением от горя, с его принятием», предлагая «авторитетную карту по бурному эмоциональному рельефу» этого самого горя.