История одного преступления. Потомок Остапа - Андрей Акулинин

– Кто пострадавший? – спросил лейтенант и вдруг осекся, увидев на полу четыре тела. Он держался менее уверенно, и если бы не знаки различия, можно было подумать, что это он находится в подчинении у сержанта, а не наоборот. – Фьють, – присвистнул он.

Рябой с молодым здоровяком уже очухались и теперь откачивали сотоварищей. Ослабевший от потери крови Седой, наконец, сел, привалившись к каменной колонне, и озабоченно трогал поломанный нос, из которого сочилась густая черная кровь. Вор с «быками» лежал неподалеку без признаков жизни. Его руки раскинулись в стороны, а приоткрытые веки демонстрировали только белки глаз.

– И кто ж их так отделал? – снова спросил лейтенант, наметанным взглядом осматривая помещение. К его удивлению, мебель в кафе не пострадала, словно нападавшие специально ее не трогали и очень осторожно избивали посетителей.

Никто не отвечал.

– Вы что, оглохли? – нарочито грубо произнес сержант и, щелкнув скобой, поставил автомат на предохранитель. – Вас спрашивают: что случилось?

– Что, что, – не поворачиваясь, пробурчал рябой. – Или не видите? «Скорую» вызывать надо – вот что!

– Ты нас не учи, что делать. Сами разберемся, нужна скорая или нет. А пока заполним протокол, осмотрим место происшествия, опросим свидетелей, опять же заявление от вас получим.

– Ну ты мент и даешь, – загундосил Седой. – Нам кидать заяву западло! Так что вызывай больничку и вали отсюда подобру-поздорову.

Лейтенант побагровел, схватился за дубинку, болтающуюся на поясе, и заорал:

– Вы что себе позволяете?

– Андрей Юрьевич, разберись с ментенком, дюже борзый оказался, – Седой кивнул головой Левину, все это время прячущегося за столом.

Тот внезапно побледнел и втянул голову в плечи, стараясь быть маленьким и незаметным, особенно для глаз милиционеров.

– Глазырин, обыщи его, – скомандовал лейтенант сержанту и направил ствол автомата на Левина.

– Э, э, э, поаккуратнее, – испугано бросил мошенник. – Оружие шуток не любит, ошибок не прощает.

– А ты не крутись и не делай резких движений, тогда автомат и не выстрелит, – усмехнулся сержант и подошел к нему. – Руки!

– Чего?

– Руки, тебе говорят! – ствол автомата въехал в солнечное сплетение.

– Кхе! Кхе! – резкий кашель вырвался из груди Левина, дыхание у него перехватило, а глаза вылезли из орбит.

– Вы че суки делаете! – закричал Седой. – Вы полковника ФСБ прессуете. – Да вас за это красная зона ждет. Черт с ним, с авторитетом, пойдем во франты.[12]

Сержант испуганно посмотрел на лейтенанта.

– А у него че, на морде написано, что он чекист? – подсказал лейтенант, а сам подумал, что выходка сержанта может иметь самые непредсказуемые последствия для всего наряда и его карьеры в частности.

– Слышь, как тебя там… ты че, действительно эфэсбэшник? – спросил Левина сержант.

– Вы, товарищ сержант, прежде чем автоматом махать, поинтересуйтесь, кто перед вами стоит. Скоро своим железом губернатора, а то и самого президента лупить будете! – отдышавшись, завопил Левин. – Как вы стоите перед полковником?! Вас что, не учили нормальному поведению?!

Сержант побледнел, вытянулся в струнку и от испуга закрыл глаза.

– Ваша фамилия? – продолжил орать мошенник.

– Глазырин.

– Тебя, Глазырин не учили этике взаимоотношений между милиционером и гражданскими лицами? Вам что, обязательно тыкать в лицо удостоверениями? Только в этом случае вы себя ведете, как следует? А если человек не полковник, как я, а, предположим, обычный работяга, то его сразу избивать начинаете?

– Никак нет, товарищ полковник?

– А ты что молчишь, лейтенант? Ты же офицер! Как ты мог допустить такое? Немедленно вызывайте сюда начальника УВД, что бы он с вас три шкуры содрал, а заодно и погоны. А еще под зад пинком бы пнул, чтобы вашего духа в органах не было! Из-за таких, как вы, народ и не любит милицию. Что стоишь, как истукан?

– Товарищ полковник, извините, бес попутал. Нам по рации сообщили, что здесь вооруженный разбой. Вот мы и приготовились к самому худшему. Мы же не знали, что здесь вы… – лейтенант переступил с ноги на ногу.

– Не знали… Так знайте. Вызывайте немедленно скорую помощь и отправляете потерпевших в больницу. Поправятся, и тогда допросите их. Понятно?

– Так точно, товарищ полковник.

– Ладно. Я сегодня добрый. Но завтра… завтра чтобы пришли ко мне в контору, – Левин для острастки потряс указательным пальцем.

– А кого спросить?

– Кого, кого, полковника Калинина Андрея Юрьевича, – Левин накинул на себя куртку и направился на выход, оставляя благодарных милиционеров и побитых блатных наедине друг с другом.

* * *

Махортов покатывался со смеху. Было от чего веселиться.

– Юрьевич, ты будь завтра в Н-ске, менты к тебе придут, а ты должен их как следует отодрать за нетактичное поведение в отношении должностного лица органов государственной безопасности.

– Давай эту ресторанную запись начальнику УВД покажем, как его подчиненные осуществляют проверку сигналов. Тогда Левин окажется прав: с них сдерут три шкуры и погоны, – ответил Калинин.

– А что, я с генералом посоветуюсь. Думаю, что он эту идею поддержит.

– А как он отреагирует, что наши сотрудники верхушку братвы поломали?

– А мы ему это показывать не будем, покажем только с того места, где наряд ППС прибыл в кафе.

– Ага, ты что, Михалыч, думаешь, что милицейский генерал идиот? Он сразу поймет, что у нас есть полная картина того, что происходило в кафе. Мне-то, конечно, по барабану, но руководство отдела экономической безопасности, думаю, дюже обидится. Техника в кафе стоит по их заданию. Они кого-то там документируют ведь из числа коррумпированных ментов? А мы нате, на блюдечке с золотой каемочкой, тем же ментам и сдадим наш интерес.

– Согласен, – Махортов почесал макушку. – Ну что, наш герой смотался, и мы будем потихоньку собираться, а то завтра рано на работу. Пошли ко мне в кабинет, по рюмке коньяка выпьем и поковыляем по домам.

– Пошли, – весело ответил Калинин.

Около кабинета Махортова их поджидали два лейтенанта, только что вернувшихся с задания. Один из них держал злополучную вазу с цветами. Они явно нервничали, ожидая от полковника причитающийся в таких случаях нагоняй.

– Ну заходите, Чаки Норрисы, мать вашу, – на ходу крикнул Махортов и открыл дверь.

Лейтенанты поплелись за ним и уже через минуту, опустив головы, словно на плахе, стояли перед расположившимся в кресле Махортовым. Полковник говорил ровно, строго и размеренно, умело делая паузы, усиливающие внимание слушателей. Но заметив, что его слова не возымели должного действия, он перешел на более понятный язык: