Сомнамбулист - Джонатан Барнс

— Мне кажется, есть кое-какая разница. Когда он умер, я была совсем девочкой. Вы знаете, что он похоронен рядом с нашим маленьким церковным кладбищем? Мистер Колридж был хорошим человеком, несмотря ни на что.

— Как я понимаю, он жил тут, у вас?

— О да, он много лет жил наверху. С радостью покажу вам его комнату. Мой отец заботился о нем до самой его смерти, и хотя ему за это платили что-то вроде жалованья, но я уверена, делал он это из любви к поэту. Мистер Колридж был почти членом нашей семьи. Второй дедушка, если хотите. Он тогда уже почти совсем перестал писать. Лучшие его стихи были уже давно сочинены. Ну и, как вы, наверное, знаете, он пристрастился к этому мерзкому опиуму. Его увлечение было причиной больших страданий для всех нас.

Мисс Джиллмен говорила почти целый час, радостно делясь воспоминаниями о замечательном человеке, которого помнила с детства. Она рассказала им, как, брошенный женой и ребенком, пытавшийся бежать от несчастной любви, покинутый друзьями и почитателями, поэт пришел в Хайгейт и остался здесь как жилец и пациент в доме Джиллменов, где он надеялся найти исцеление и избавиться от своего приртрастия. Жильцом и пациентом он остался до конца жизни.

Мистер Мун вежливо слушал, а Сомнамбулист быстренько покончил с оставшимся печеньем, и время потекло в потоке анекдотов и воспоминаний. Великану казалось, они сидели словно в стеклянном пузыре, отделенные от внешнего мира и внимающие мисс Джиллмен. Затем он ощутил, как чужой рассказ вдруг непонятным образом стал вплетаться в его собственную историю.

— Был еще и мальчик, конечно же,— продолжила старушка.— В самом конце.

Мистер Мун поднял взгляд.

— Расскажите мне о нем.

— Он был подмастерьем, совсем ребенком, лет десяти. Обычно приносил наверх лекарства для старика. Предписания, как он сам это называл. Нам никогда не хотелось вслух называть это лекарствами.

Эдвард попросил продолжать, понимая важность ее рассказа.

— Он был рассыльным, этот мальчик. Вот так он в первый раз у нас и появился. Но Колридж очень привязался к нему. Брал его на прогулки, читал стихи. У нашей семьи был домик в Рамсгейте, где мы проводили выходные. Насколько я помню, он однажды приходил к нам туда. Они вместе играли на берегу. С собственным сыном у мистера Колриджа отношения никогда не ладились, и Нэд стал ему вроде замены. Он так обычно и говорил: Нэд мой наследник. Мой преемник.

— Нэд?

— Так его звали.

— А фамилия у него была? Мисс Джиллмен допила чай.

— Лав,— сказала она.— Нэд Лав. Нэд Любовь. Мистер Мун и Сомнамбулист переглянулись, раскрыв рты.

— О,— произнесла хозяйка,— это что-то значит для вас?

Вежливо отвергнув новую порцию чая, печенья и ностальгии, они вскоре распрощались с мисс Джиллмен. Прежде чем уйти, Эдвард вручил ей книжечку.

— Думаю, она ваша.

— Вы уверены? Она может много стоить.

— Я не испытываю нужды. Прошу вас, возьмите ее. Джиллмен с сомнением посмотрела на иллюзиониста.

— Я обижусь, если вы не примете ее. Старушка взяла книжечку и благословила гостей на

прощание.

Несмотря на бесчисленные недостатки, мистер Мун время от времени демонстрировал способность к проявлению доброй натуры, порой выглядывавшей из-под панциря мизантропии подобно лучику солнца из-под облаков.

Они покинули коттедж мисс Джиллмен и прошли около полумили до Хайгейтского кладбища. Осоловевший после череды завтраков Сомнамбулист все время зевал и постоянно спрашивал о цели их путешествия. Эдвард не отвечал, шагая вперед с упорством марафонца, приближающегося к концу дистанции и жаждущего финиша.

Они добрались до церкви и двинулись по высокой некошеной кладбищенской траве среди крестов, камней и плит, покосившихся словно от подземного толчка. Здесь не царило ощущение покоя, заслуженного тихого сна. В воздухе висело скорее зловещее чувство заброшенности. Они остановились у незаметной могилы. Надпись гласила:

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ СЭМЮЭЛ ТЕЙЛОР КОЛРИДЖ

1772-1834

Из глубин к Тебе взываю

Сомнамбулист потупил голову в странном почтении, словно, столько услышав о человеке, который лежал в земле у его ног, он ощутил скорбь от его смерти.

Мистер Мун не выказывал подобных сантиментов.

— Смотри,— прошептал он, садясь на корточки перед могильной плитой.

Иллюзионист легонько потянул траву, что росла на ней. Дерн легко отходил, ровными кусками, а земля под ним оказалась недавно перекопанной.

Сомнамбулист ощутил беспокойство третий раз за день.

ВАНДАЛЫ

с надеждой предположил он.

— Слишком аккуратно. Слишком хитроумно. Пока великан смотрел на землю, разнообразные страшные версии сами собой стали возникать у него в мозгу.

Мистер Мун поднялся на ноги.

— Хуже, чем я думал. Надо торопиться. У меня четкое ощущение, что время истекает.

Они покинули кладбище, оставив в покое мертвых, и вернулись в мир живых.

«Эдвард!

Шлю тебе очередное послание из львиного логова.

Мой второй день в "Любовь, Любовь, Любовь и Любовь" оказался в точности таким же, что и первый. Восемь часов нудной канцелярской работы, жалкие полчаса на ланч и вечер, проведенный в подземной общей комнате отдыха в молитвах, за слушанием стихов в исполнении моих коллег и против воли сыгранной партией в преферанс. Чтобы написать эти слова, мне пришлось ускользнуть в мою общую спальную. Моя подруга Любовь 893 согласилась (если спросят) соврать, будто я приболела. Я лишь до определенного предела могу выносить благочестивость этих людей.

Теперь обо мне. В конце моего рабочего дня ко мне подошел мой непосредственный начальник, пухлый лысенький человек по имени Любовь 487. После небольшого разговора по поводу того, как я устроилась, он сказал мне, что со мной пожелал поговорить лично председатель совета директоров. Похоже, это считается великой честью, и за ужином на меня многие бросали завистливые взгляды.

Похоже, что председатель (или Любовь 1, как его называют старшие) — затворник. Мало кто из моих коллег хоть когда-нибудь встречался с этим человеком (конечно, это мужчина, даже "Любовь" не обладает столь уж передовыми взглядами). Наша краткая встреча назначена на послезавтра. Как только вернусь, все тебе расскажу.

Я снова передаю это письмо через 893. Мне пообещали, что я смогу покинуть здание в конце недели, так что, возможно, тогда я и пошлю тебе более подробную весточку.

Атмосфера кажется гораздо более напряженной, чем прежде. Эти люди чего-то ждут, и, что бы оно там ни было, я начинаю подозревать, одна только "Любовь" этому событию и обрадуется.

Напишу еще, как только смогу. Мой сердечный поклон Сомнамбулисту.