Обскура - Режи Дескотт

Он встал на цыпочки и даже слегка подпрыгнул, пытаясь высмотреть Обскуру в толпе. Среди моря людских голов он разглядел ее высокую прическу с черным шелковым цветком — уже почти у самой входной двери. Он безуспешно пытался ее настичь, но толпа здесь была еще более плотной, чем на лестнице. Небольшая группа женщин, смеясь, окружила его, нарочно мешая пройти. Пытаясь освободиться, он грубо растолкал их, что вызвало новый поток оскорблений. Еще примерно десять метров отделяли его от выхода. Как будто злой рок специально создавал препятствия на его пути, мешая догнать Обскуру. Напрасно он снова вставал на цыпочки и вытягивал шею, как жираф, — черная шелковая далия исчезла. Когда Жан наконец оказался у выхода, он вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече. Он обернулся.

Увидев короткий ежик волос и щеки со следами оспин, окаймленные редкой бородкой, он узнал Нозю, помощника Лувье. Тот улыбался одними глазами, сощуренными, словно у китайского мандарина. Жан вздрогнул.

— Что… что вы здесь делаете? — пробормотал он, мгновенно осознав всю неуместность своего вопроса.

— То же, что и вы, я полагаю.

Странное дело, но Жана больше никто не толкал — пространство вокруг инспектора было пустым, словно бы от него исходила невидимая, но ощутимая сила. Почувствовав это, Жан даже слегка приободрился.

— Она была здесь! — произнес он возбужденно. — Только что! Я как раз бежал за ней…

— Марселина Ферро? — спросил инспектор.

Жан с ужасом взглянул в эти цепкие глаза. Он понял, что настоящий полицейский — именно этот человек, а вовсе не Лувье. Но кого Нозю здесь разыскивал — Обскуру или его самого, Жана Корбеля? Вопрос не праздный, если вспомнить, с какой настороженной подозрительностью комиссар воспринял его рассказ…

— Пойдемте.

Нозю отпустил его плечо, но Жан по-прежнему чувствовал крепкую хватку инспектора. На тротуаре перед входом царила обычная суета; три-четыре наемных фиакра дожидались пассажиров, мостовая была густо усыпана лошадиным навозом. Обскура исчезла.

Жан, тяжело дыша, внимательно смотрел по сторонам, но не мог разглядеть знакомого силуэта. Повернув голову, он заметил Нозю и по взгляду инспектора догадался, что тот видит его насквозь, со всеми его маневрами. Жан отвел глаза. Он готов был возненавидеть Нозю, но понимал, что тот не виноват в его злоключениях: даже если бы он не задержал Жана у выхода, Обскуру было уже не догнать. Жан не удержался от горькой гримасы. Собственная раздерганность была сейчас ему отвратительна.

— Я возвращаюсь, — сообщил инспектор. — Не хотите ко мне присоединиться?

Но, увидев раздраженное выражение на лице Жана, которое было единственным ответом на его вопрос, инспектор улыбнулся бесстрастной улыбкой сфинкса и, слегка кивнув на прощание, скрылся за дверью «Фоли-Бержер».

Жан остался стоять на тротуаре. Музыка и шум, доносившиеся из ночного заведения, приводили его в раздражение, а мимолетное появление и поспешное бегство Обскуры взбесили еще больше. Но он не мог в таком состоянии возвращаться домой — надо было успокоиться и собраться с мыслями. Обскура снова ускользнула от него; он словно гонялся за призраком, за кем-то, кто с самого начала играл с ним, и сейчас его одиночество на пустынной улице было очередным тому доказательством. Он порылся в карманах, подсчитал, сколько у него при себе денег, и, подойдя к одному из фиакров, назвал полусонному кучеру адрес клиники доктора Бланша.

Едва лишь фиакр тронулся с места и лошадиные копыта застучали по асфальту, Жан немного успокоился — такая музыка гораздо больше соответствовала его душевному настрою, чем грохот оркестра в «Фоли-Бержер», так же как и мерное покачивание экипажа в такт движению лошади. Было гораздо приятнее сидеть в закрытом тесном пространстве, позволяя везти себя к цели, чем пробиваться сквозь толпу среди шума и духоты. Изредка поглядывая в окно, он замечал только отблески фонаря, которым был оснащен экипаж, согласно недавнему распоряжению префектуры, — во избежание поломок и других несчастных случаев, поскольку по вечерам уличного освещения было далеко не достаточно, чтобы полностью рассеять сумрак.

То, что Обскура дважды убежала от него — в первый раз возле театра, а во второй — совсем недавно, в «Фоли-Бержер», — подтверждало худшие его опасения: она, скорее всего, причастна к похищению Сибиллы. Иначе как объяснить такое поведение?

По мере того как экипаж двигался все дальше в западном направлении, город понемногу сменялся предместьем: здания уже не так сильно теснились, в них меньше было освещенных окон, то и дело попадались отдельно стоящие небольшие особняки или доходные дома, между которыми возводились новые сооружения либо тянулись обширные темные пустыри, где чаще всего обитали бродяги, а также свиньи и козы, принадлежащие здешним жителям, и стаи бездомных кошек.

Сибилла исчезла примерно сутки назад, а он еще не сказал об этом Жерару, из-за чего теперь испытывал угрызения совести — несмотря даже на то, что уже сообщил ему о странном убийце, надеясь услышать мнение профессионального психиатра.

Наконец экипаж остановился, и кучер хриплым голосом объявил, что они на месте. Жан вышел и расплатился. В сумраке было видно, как от спины разгоряченной лошади поднимается пар.

В будке привратника за воротами старинного особняка под номером «17» на улице Бертон еще горел свет. Жан позвонил.

Жерар тоже еще не спал — когда Жан вошел в комнату друга, он увидел лежавшие на столе листки бумаги, исписанные ровным, изящным почерком, а также гусиное перо и чернильницу. Оказывается, Жерар испытывал ностальгическое пристрастие к такому способу письма и не использовал перьевую ручку. В другое время Жан посмеялся бы над этим, но сейчас лишь слабо улыбнулся и остановился у окна, машинально глядя на свое отражение. Жерар пока ни о чем не спрашивал, но, конечно, понимал, что Жан приехал в этот час не просто так. Хотя вряд ли он мог даже предположить истинную причину визита… Так к чему тянуть с признанием, даже если произнести его кажется совершенно немыслимым?..

— Сибилла исчезла, — сказал он резче, чем собирался.

У него за спиной — поскольку он по-прежнему стоял лицом к окну, — Жерар не отреагировал ни единым словом, явно ожидая продолжения. Судя по всему, он даже не слишком удивился.

— Она от тебя ушла? — наконец осторожно спросил он.

На сей раз Жан не смог удержаться от улыбки, почти растроганный: не об этом ли Жерар всегда мечтал? Ну хоть одно утешение: он здесь совершенно ни при чем. Напрасно Жан его подозревал… Но ведь он собирался осведомить Жерара о своей проблеме, а вместо этого дал ему мгновенную безумную надежду…

— Нет, ее похитили… И я подозреваю, — продолжал Жан, снова не дождавшись никакой реакции, — что это сделал тот самый маньяк-художник, о котором я рассказывал тебе, а потом Бланшу не далее как вчера.

— Что ты такое несешь? — сказал Жерар уже с некоторым раздражением.

Жан наконец отвернулся от окна. Мощная фигура и сумрачный взгляд Жерара производили впечатление. Жан заставил себя посмотреть ему в глаза и рассказал обо всем — и об известных ему фактах, и о своих подозрениях. О визите Обскуры, о ее сходстве с Сибиллой, а следовательно, и с Викториной Меран, натурщицей Мане; о том, как она удивилась, увидев копию «Олимпии», и рассказала, что сама позировала для этой картины одному из завсегдатаев публичного дома, где она раньше работала; о своем визите вместе с ней в «Фоли-Бержер», где он почувствовал, что за ним наблюдают; о человеке, который шпионил за ним и Сибиллой возле театра, — том же самом усатом блондине, что был накануне в «Фоли-Бержер»; о фальшивом адресе Обскуры, или Марселины Ферро, которая постоянно оставалась в центре всей этой истории… Но какова ее роль на самом деле? Кто она — охотница, жертва, приманка?..