Один день, одна ночь - Татьяна Устинова

Счастлива, несмотря на труп, расследование «по горячим следам», присутствие его, Мишакова. Она почти уверилась, что «они никогда», а у них получилось!.. А это шанс, удача, надежда на то, что «самая-самая настоящая» жизнь продолжается. Фундамент, на котором она стоит, не пошатнулся, а, наоборот, укрепился – мы есть друг у друга, значит, все хорошо, а с тем, что плохо, мы справимся, мы же вместе!..

Поливанова добралась до площадки и секунду постояла, соображая, какая именно квартира. Не врала, что не помнит, на самом деле не помнит!.. Потом решительно позвонила.

Звонок за коричневой дерматиновой дверью, похожей на капитанскую папку, залился электрическим дореволюционным звоном.

– Небось никого нету, – под нос себе пробормотала Маня. – С чего мы взяли, что он дома-то?!

– Отойдите, – велел капитан и чуть-чуть подтолкнул ее в сторону.

– Да нету никого!

В это время дверь распахнулась, задев Маню так, что она чуть не упала.

– Вам чего?! – спросили из квартиры, но Мишаков не успел ответить. Вдруг кто-то закричал так, что завибрировали стены:

– Беги! Беги!!

И человек в дверях как будто немного присел от этого крика, прыгнул вперед, теряя шлепанцы, угодил головой капитану в живот и ринулся вниз по лестнице.

Маня Поливанова, автор детективных романов, никогда не видела своими глазами, как человек пытается бежать, спасаться, поэтому так и осталась стоять с разинутым ртом.

Мишаков не стал подбирать папку, которая выпала у него из-под мышки, а помчался большими прыжками вдогонку. И догнал!..

Маня подбежала к перилам и теперь смотрела вниз.

Из квартиры кричали надрывно:

– Беги, Артем, беги!!!

А капитан держал сбежавшего за шиворот, и тот почти висел у него в руке.

Как дохлый кролик, подумала Маня, автор детективных романов.

– Арте-е-ем! Арте-ем!

– Скажите там, чтоб замолчала! – с лестницы приказал Мишаков.

Маня повернулась.

Таис Ланко стояла рядом с ней, закрыв растопыренными от ужаса пальцами щеки, и уже даже не кричала, а выла:

– Арте-е-ем!

– Замолчи, – сказала ей Маня. – Ничего не происходит, что ты орешь?!

Капитан с дохлым кроликом, которого он тащил в руке, поднимался по лестнице. Таис замолчала, как будто ей заткнули рот.

Мишаков дошел до площадки, поставил кролика и оглядел его с головы до ног, как бы проверяя, устойчиво ли тот стоит.

Снизу бежали какие-то люди, сильно топали, и капитан понял, что это программист со своей Катей мчатся на помощь.

...А, твою мать!..

– Господин Гудков? – спросил он у кролика внушительным голосом. – Вы-то мне и нужны.

...Все это его ужасно раздражало!..

Съемка дурацкая, которую она еле выклянчила у главного редактора какого-то дурацкого глянцевого журнала. Писатель дурацкий, которого нынче читают все дураки и дуры, а теперь его еще и фотографировать надо. Жара дурацкая, духота невыносимая.

Еще его раздражало, что он все время должен считаться с тем, что Настюха – жена какого-то идиота, а идиота этого совершенно некуда девать – разве что удушить где-нибудь по-тихому или стукнуть кирпичом по голове, что ли!..

Настюха во всем от него зависела, даже вот эта разовая работенка, за которую все же что-то платили, зависела от ее мужа: захочет – будет у нее работа, а не захочет – не будет! Он мог позвонить любому редактору любого журнала, и осталась бы Настюха с носом!..

Ну, или почти любому.

И это всесилие ее мужа бесило Артема! Он сам ничего не мог, как импотент, и чувствовал себя точно так же! Если бы у него были деньги и связи, ну, хоть какие-нибудь, он бы давным-давно забрал Настюху к себе, пристроил на работу, зажил бы с ней нормальной жизнью! Но, словно в отместку за прошлое, настоящее все время его подводило. У него не было ни денег, ни работы, ни друзей – никого и ничего за плечами, как будто пустыня, выжженная до самой последней песчинки!.. Даже верблюжья колючка не растет.

Впрочем, друг у него был. Вполне подходящий и, так сказать, проверенный временем, но и его не стало.

Лучший и единственный друг Паша жил в Питере и был решительно ничем не занят. Артем до конца не знал, чем именно Паша живет. Вроде бы тот был музыкант и сочинитель и вроде бы никак не мог «пробиться»: на радиостанции его песни не брали невежественные и коррумпированные редакторы. Музыкальные группы, которые Паша создавал, разваливались, ибо невежественные и самодовольные участники начинали ссориться еще до того, как приступали к работе. Записывать диски было негде – невежественные и алчные хозяева музыкальных студий Пашу на порог не пускали. Денег, чтобы швырнуть в лицо этим самым хозяевам, у Паши, разумеется, не было.

Иногда его звали в какие-нибудь клубы «подыграть» заезжему исполнителю, у которого гитарист заболевал или уходил в запой, и платили за это так мало, что слезы наворачивались на глаза. Он мог бы пристроиться в какое-нибудь кафе в виде «живой музыки» – в Питере много кафе и много «живой музыки»! – но не желал размениваться. Поэтому все свое время Паша проводил в коммуналке на улице Садовой, где у него имелась комнатенка, – сидел в Интернете, играл на гитаре или пил, когда было на что.

С Артемом они познакомились сто лет назад, когда тот писал очерк о питерском андеграунде еще для студенческой газеты, поняли, что похожи, как братья, даже удивительно, и очень поддерживали друг друга.

Паша был старше и умудреннее, и именно он учил Артема жизни правильной, духовной, а не животной, не замутненной никакой фигней, вроде обязательств и чувства долга. Когда Артема в очередной раз увольняли с работы, Паша был тут как тут – объяснял, что все правильно, так и должно быть, талант никому и ничего не должен, и уж тем более не обязан «подстраиваться», «подлаживаться», «наступать себе на горло». Когда Артем в очередной раз расставался с любимой, Паша уверял его, что все правильно: если женщина «не понимает», ее непременно нужно бросить, что еще с ней делать!

Маня Поливанова в свое время этого Пашу ненавидела и считала – как все женщины, которым кажется, что в их несчастьях виноват кто угодно, только не сам любимый, – что у Артема все могло быть по-другому, если бы Паша не морочил ему голову.

Она была уверена, что если б кто-нибудь, друзья или родные, хоть раз удосужился надавать Артему по заднице и рассказать, что мир устроен совсем иначе, не так, как думают они с Пашей, он, скорее всего, посмотрел бы по сторонам попристальней и понял, что делает что-то не то!

Но родные были далеко, а Паше все нравилось. Покуда Артем – друг и почти младший брат – присутствовал в его жизни, слушался, просил совета, хвалил его сочинения, сочувствовал, подкидывал деньжат, когда они заводились, мировая гармония не нарушалась.