Милые женушки - Эбби Дрейк

– Хочешь зайти? – спросил Стивен. Он сидел за рулем, ее терпеливый, понимающий муж, пропустив деловую поездку в Чикаго, чтобы съездить с ней в Индиану. – Уверен, если ты позвонишь в дверь…

Но Дана покачала головой:

– Я только хотела посмотреть на дом. Не хочу никого беспокоить. – Разворачивая карту у себя на коленях, она сказала: – Ладно, поехали. Сэм говорит, что он живет на другом конце города. Может быть, я даже вспомню, как добраться туда.

Как и дом, улицы тоже казались теперь меньше, перекрестки уже, а поездка через весь город короче. Дана не успела еще как следует подготовиться, как вдруг увидела вывеску на двухэтажном одноквартирном доме с надписью «Мидэу Крест». Она убрала с колен карту и вышла из машины, даже не успев передумать.

Он постарел. Поседел. Его плечи ссутулились, он стал меньше ростом, его синие глаза выцвели. Он постарел, но это был он.

– Папа, – сказала Дана, потому что именно так она называла его, когда ее – когда его – отсылали.

Его глаза оживились. На губах показалась улыбка. Он открыл дверь с проволочной сеткой и принял ее в свои объятия.

– Твоя мать болела, – говорил отец Дане, пока они со Стивеном сидели в небольшой гостиной, обставленной мебелью с твидовой обивкой и со старомодным любительским радио в углу. Она и забыла, как он любил его, как любил сидеть перед ним, вслушиваясь в треск эфира в надежде услышать голоса из России, Европы или Австралии прямо здесь, в Индиане.

Но она не забыла эту фотографию своей матери с ребенком – с ней! – на руках, которая стояла на краю стола. Он сделал ее на муниципальной ярмарке в Огайо на фоне выставки лучших помидоров.

Интересно, что бы об этом подумали Бриджет, Лорен и Кэролайн?

– Ты знал, что мама больна, перед… перед тем, как тебя арестовали? – Когда они сидели на софе, Стивен легонько касался ее руки, его рука служила как бы стабилизатором напряжения – на случай если она не сможет справиться с эмоциями. Она была рада, что в отличие от Рэндалла Хэйнза, Боба Халлидея или Джека Мичема Стивен всегда знал о не слишком совершенном прошлом своей жены.

– Тогда было очень распространено лечение лаэтрилом, – сказал Джордж Кимбалл, некогда глава полицейского управления. – Здесь это лекарство не разрешали, а в Мексике все было бы законно. Но дело в том, что у нас не было денег. А медицинские счета уже к тому времени были огромные…

Дана выслушала все до конца. Как он присваивал чужие деньги, а потом попался.

– Когда меня посадили, оставалось только пять тысяч. Этого хватило на то, чтобы твоя мать могла продержаться еще какое-то время. – Он грустно усмехнулся. – Я на эти деньги не бриллианты ей покупал, хотя и очень этого хотел. То есть я потерял работу, тебя, и она тоже умерла.

У Даны пересохло в горле, из глаз медленно покатились слезы.

– Но ты вернулся. Зачем же ты вернулся? Ведь это же было… нелегко? Снова встретиться со всеми здесь?

Отец слегка улыбнулся полуулыбкой.

– Меня не было десять лет. Я приехал сюда в надежде, что ты захочешь отыскать меня. Даже несмотря на то что я потерял дом, я решил, что если ты приедешь в город, то спросишь у людей, и кто-нибудь скажет тебе, где живет Джордж Кимбалл.

Они тихо сидели вместе, после того как прошло тридцать лет. Потом Дана спросила отца, не хочет ли он переехать в Нью-Йорк.

– У тебя три отличных внука, – сказала она, – которым не терпится познакомиться с тобой. И мы живем в милом городке, если закрыть глаза на некоторые вещи.

В понедельник утром Бриджет важно вошла в отделение онкологии в шелковой пижаме бирюзового цвета, отделанной серебряными блестками, которые отлично скрывали пятна от приливов. Семья Хэйнз провела воскресенье в «Тайне Виктории», где Эйми выбирала, Бриджет примеряла, а Рэндалл сидел в «кресле для джентльменов» и потешался над стараниями своих jeunes fflles.[53]Потом они еще заехали в магазин спортивного питания и закупили пырея, который укреплял иммунитет, и женьшень – Рэндалл сказал, что будет из него готовить коктейли для Бриджет, хотя она сомневалась, что они смогут заменить вино.

Сегодня она выпила этот целебный напиток, потом набросила свою пижаму, которую носила со свисающими блестящими серьгами и серебряными атласными туфлями без задников. Рэндалл сказал, что выглядит она, как никогда, очаровательно. Бриджет пригрозила, что он пожалеет о своих словах, если ее вырвет прямо на этот неподражаемый ансамбль.

Он подошел к столу приемной и встал рядом с ней, потому что он отменил свой матч с Джеком Мичемом, образец жертвы в Нью-Фоллсе.

– Если кто-нибудь захочет отравить мою жену, – пошутил Рэндалл с женщиной, сидевшей за столом, – то я хочу быть свидетелем. – Но когда он говорил это, его голос дрожал, брови были сдвинуты, а в глазах были заметны слезы.

Бриджет улыбнулась своему сентиментальному мужу в его плохо сидящем парике и взяла его за руку. Теперь все было хорошо, когда рак больше не надо было скрывать. Теперь все было хорошо, когда Люк вернулся во Францию и находился за четыре тысячи километров от нее по морю и по суше, в миллионе километров от ее жизни и от ее сердца.

– Сегодня без гольфа? – спросила Кэролайн у своего мужа, войдя в его спальню и обнаружив, что он все еще в постели и шторы не подняты, хотя было уже больше десяти утра.

Он помедлил, только потом сказал:

– Кэролайн, подойди сюда.

– Ты болен? – Вчера она ушла с Хлоей в «Клойстерс» на целый день. Ей было просто необходимо уехать из Нью-Фоллса, от ее мужа и от горького привкуса, оставшегося после праздника.

– Иди сюда, – повторил он.

Джек почти никогда ни о чем не просил Кэролайн, только иногда сообщал, что пригласил кого-нибудь на ужин, хотел, чтобы она вела календарь со всеми «важно», «просьба ответить» и «ответ получен».

– Прошу тебя.

Она осторожно вошла в комнату.

– Мне жаль, что так получилось с праздником, – произнес он. – Жаль, что все вышло совсем не так, как ты ожидала.

– Мы заработали четыреста шестьдесят тысяч долларов. Так что не все так плохо.

Одну руку муж держат под подушкой. Другую – под простыней, наверное, держал пенис.

– Прошу тебя, – сказал он, – садись.

– Я лучше постою.

Он не стал настаивать. Вместо этого он спросил:

– Ты любишь ее, Кэролайн?

Она думала, что его слова разобьют ее сердце. Но когда этого не произошло, Кэролайн спросила:

– А что такое любовь, Джек? У нас она была когда-нибудь? – Это было не так жестоко, как то, что Элиз сделала на празднике, почти что издеваясь над ним, издеваясь над ней, использовав праздник как площадку для потрясающей новости Иоланды.