Ты следующий - Любомир Левчев

Иногда я сам вздрагиваю — неужели я и правда все это пережил?

Меня вызвали к новому начальству Союза писателей. И заявили, что разочаровались во мне. Спросили, чего я добивался, создавая группу провокаторов. Сказали, что в их глазах виноват во всем я один, поскольку именно я член Союза, а вдобавок и партии. Следовательно, исключить можно только меня. Еще меня предупредили, что я должен прекратить «организованную деятельность» группы и никому не передавать содержание этого разговора.

Я пришел домой совершенно одинокий. Мне было непонятно, как теперь вести себя с людьми. Я не мог ни молчать, ни говорить. В этот момент мне позвонил Цветан Стоянов.

Как обычно. Но в его голосе я уже уловил необычные интонации. Он справился о моем здоровье, как будто я был болен. И настоял на том, чтобы «прямо завтра» пообедать с ним в венгерском ресторане.

Стоял солнечный октябрьский день. Из окон ресторана мы смотрели на любимый и ставший для нас лобным местом ВИТИЗ. Будущие актрисы выходили на улицу якобы покурить, но в основном для того, чтобы на них полюбовались. Цветан был подозрительно веселым и торжественным, словно собирался признаться в том, что у него день рождения. Он заказал паштет из гусиной печени с маслом и гренки, а еще — по большой рюмке русской водки и по кружке ледяного венгерского пива «Жираф».

— О, нам такое предстоит пережить! — смеялся он, как огромный ребенок. — Какое очевидно-флагрантное foie gras!

Когда мы сделали первый глоток, он наконец перешел к делу:

— Ну-ка расскажи, как прошло твое рандеву в «белом домике»? (О писательском Союзе кто-то сочинил пародию:

Видимо, я скорчил недовольную гримасу, потому что Цветан засмеялся и добавил:

— Если это тебя успокоит, я знаю не только то, что тебя вызывали, но и то, что тебе сказали. Вчера вечером Камен Калчев все мне рассказал «под большим секретом». Очевидно, хотел дать нам понять, что не желает нам зла, а даже симпатизирует, но… Уверяет, будто на него как на свежеиспеченного председателя, а до вчерашнего дня еще и партийного секретаря сильно надавили «сверху». Наши «уважаемые оппоненты» по дискуссии забросали ЦК настоятельными просьбами вмешаться. Да и вся когорта ретроградов жаждала возмездия… Ну и что ты собираешься теперь делать?..

Тут у меня начался долгий и незабываемый разговор с моим другом. Разговор, который продолжался до самой его смерти. Разговор, который я веду с ним каким-то загадочным образом до сих пор:

— Дорогой Цветан, мне уже совершенно не важно, кто мне симпатизирует и как — тайно или открыто. Это дорога, по которой иду только я. Она часто ускользает от меня, но я отыскиваю ее и выхожу на нее снова. Не я ее выбираю. Это она выбрала меня и не отпускает. Это моя дорога. Естественная для меня. Можно сказать, предопределенная. Когда мы встретились с тобой и подружились, я сказал себе: «Слава богу, это моя дорога, я не потерялся!» Так что у меня нет ни другого пути, ни другого ответа! Главное — это не останавливаться. И не наступать в чужие следы…

Я и сейчас вижу, как Цветан снимает очки. Нервно протирает их безупречным платочком и тихо говорит:

— Спасибо!.. Это я и хотел услышать. Я хотел убедиться, что они тебя не сломили. Потому что и их роли умалять не стоит.

И мы начинаем смеяться как сумасшедшие. Я заказываю то же самое еще раз. А он:

— Представляешь, вот вызвали бы сейчас Роберта Фроста в союз американских писателей (хотя такого нет) и разнесли его в пух и прах.

— Я представляю, как он обедает сейчас в Белом доме с Джоном и Жаклин.

Какие наивные представления!

•

14 октября самолеты U-2 обнаружили и зафиксировали советские баллистические ракеты в их кубинских гнездах и на борту кораблей, приближавшихся к Карибам. Белый дом провел разговор с Кремлем, была оглашена еще одна ложь Хрущева. Что, мол, на Кубе нет и никогда не было никаких ракет. Тогда фотографии были опубликованы в газетах.

22 октября Кеннеди объявил о своем намерении заблокировать остров и начать военные действия в том случае, если СССР не уберет свои ракеты. Последовали команды «Боевая готовность!» для армий по обе стороны от железного занавеса.

24 октября вооруженные силы США по-настоящему заблокировали Кубу, что означало одно: Джон Кеннеди не блефует и у него нет намерения «тянуть резину».

В эти часы на СССР и все социалистические страны были нацелены 144 ракеты «Полярис», 103 ракеты «Атлас», 105 ракет «Тор» и «Юпитер» и 54 ракеты «Титан». А сколько подобных ракет целились в обратную сторону? Специалисты по апокалипсису утверждают, что еще никогда в истории человеческая цивилизация не была так близка к самоубийству.

В этот сверхкритический момент «прогрессивные силы» всего мира должны были «громогласно выразить свой гневный протест». Но эти силы будто онемели от ужаса.

Наша группа собралась в «Бамбуке». Мы — Стефан, Коста и я — решили до утра написать по стихотворению в защиту Фиделя, чтобы встряхнуть Америку. На следующий день все было готово. Мы отнесли триптих «Здравствуй, Куба» в газету «Работническо дело». И подписались не каждый под своим стихотворением, а поставили сразу три имени внизу. Не знаю, как Америку, но редакторов мы потрясли. Это выглядело как провокация: вы нас и так узнаете, подписываться нам необязательно! Мы не боялись снова быть вместе, не боялись выступить «группой».

28 октября наш цикл в защиту кубинской и нашей собственной системы, как мы того и хотели, появился в газете. И в тот же день Никита Хрущев приказал отозвать ракеты, существование которых он скрывал и отрицал. В отличие от нас Хрущев покинул Остров свободы, даже не предупредив о том Фиделя Кастро. Он повел себя так, как привык. Но, слава богу, мир был спасен и на этот раз.

Роберт Фрост после скандала в аэропорту попытался с головой уйти в поэзию. Но у него уже не было времени. Враги организовали против него коалицию. Их целью было помешать поэту получить Нобелевскую премию, на которую он был номинирован. В конце года Фрост получил вместо нее эмболию. Сапожник, рожденный в пригороде Сан-Франциско под названием Рашен Хилл (Русский Холм), переселился в Новую Англию и назвал себя «поэтом ожидания»… Сейчас уже поэту ждать было нечего, кроме…

Если Хрущев действительно хотел спасти человечество в конце 1962 года, то он должен был испытывать величайшее счастье: у него получилось! Но ничего подобного не наблюдалось. Все указывало на то, что он мечется. Сошел с рельсов, неадекватен. На первом же пленуме, который попался ему на пути (23 ноября), он разделил монолитную ленинскую партию на две части — деревенскую и городскую. По крайней мере, руководящий аппарат был для начала поделен надвое.

Именно в это время в ноябрьском номере журнала «Новый мир» вышел «Один день Ивана Денисовича» абсолютно неизвестного нам в то время Солженицына. Никто не мог даже мысли допустить, что это произошло без ведома и личного участия Хрущева. Потому что повесть оказалась потрясающей. У меня было глубокое ощущение того, что на моих глазах рождается еще один русский гений. В редакции нашей газеты «Литературен фронт» начали лихорадочно переводить и публиковать это произведение в приложении. Мы видели в нем важного союзника. Каждый день мы ждали, что автора и его книгу запретят. Но этого не происходило, что, в свою очередь, вселяло в нас надежду.