Наследник Атлантиды - Дмитрий Воронин

По своей сущности, Ярослав – тогда он еще носил фамилию Владимиров, уже понимая, что в скором будущем вновь придется менять и ее, и документы, и, вероятно, страну проживания, – был воином. Быть может, не самым лучшим… А еще он был относительно молод, и ему наскучила серая, неприметная жизнь. Рано или поздно это должно было случиться, душа воина требовала действия.

Несколько раз он находился на грани разоблачения, и тогда ему в который уж раз приходилось использовать магию, дабы въедливые особисты преисполнились уверенности в его, Ярослава, кристальной чистоте. Следовало отдать им должное: эти ребята умели работать, и среди них встречались такие, кому охотничий инстинкт подсказывал, что лейтенант-старлей-капитан Владимиров не так прост, как кажется.

Да, они умели работать. Но что бы там ни говорили современные историки, они умели и умирать. Ярослав помнил молодого лейтенанта ГБ Ефремова, который остался прикрывать отступление его роты в 1941-м – остался вместе с двумя сержантами-гэбистами и десятью солдатами-добровольцами. Помнил капитана Знаменского. Помнил и других – тех, которые, наверное, поставили бы к стенке и родную мать, если бы она посмела усомниться в правильности решений дорогого товарища Сталина. Сейчас стало модно грести всех под одну гребенку… но люди были разные. Ярослав давно забыл лица тех, кто пробивал себе дорогу подлостью и жестокостью, кто, не задумываясь, ставил к стенке молодых парней, писавших матерям, что они голодают и что враги очень сильны. То, что делали эти ублюдки, забывать нельзя – но сами они не заслуживают того, чтобы о них помнили. Зато в памяти сохранились другие – те, кто сражался с Ярославом плечом к плечу. Те, для кого 227-й приказ был не просто строчками на бумаге и не пулеметами заградотряда.

Что ж, приключений война отсыпала ему полной мерой. Стража трудно убить – но несколько раз он находился на грани гибели. И все же это был полезный опыт. Он понял, как мало знал о войне – несмотря на то, что к моменту своего появления в этом мире уже мог с полным правом считать себя ветераном. Было два десятка более или менее серьезных стычек, где он отточил свое мастерство, где учился чувствовать Границы не в тиши лаборатории, а под вражескими ударами. Потом был тот единственный по-настоящему страшный бой, когда он стоял на холме, а рядом гибли его товарищи… И здесь было также. Скольких он схоронил за четыре года? Не пересчитать.

Тогда, в сорок пятом, он искренне думал, что с него уже достаточно. Что в ближайшие лет сто у него не появится ни малейшего желания лезть не в свое дело… а на этой планете, если разобраться, все дела были «не его».

Но прошло не так уж много времени, и он снова ощутил за спиной дыхание и колючие взгляды спецслужб. Теперь они назывались иначе, но действовали все так же – жестко, профессионально, почти не совершая ошибок. Почти – потому что ему снова удалось ускользнуть, на этот раз за океан, сменив имя, фамилию… Но расстаться с Ольгой оказалось выше его сил, и женщина – тогда ей было около сорока – последовала за ним.

Америка встретила гостя холодно – хотя этот гость очень быстро стал своим… если верить документам. Поначалу все шло относительно неплохо – они купили хороший домик в пригороде Детройта, жили тихо, мирно, не привлекая к себе внимания. Ярослав уже тогда начал работать над поисковым прибором и постепенно нащупывал нужные элементы конструкции, добиваясь появления на экране изображения и звука. Так продолжалось до 1983 года.

А потом ему все это наскучило.

Сущность Стража настоятельно искала выхода. Отвратительное ощущение собственной ненужности и бесполезности вызывало почти реальную боль. Несколько раз на его пути, по фатальному стечению обстоятельств, попадались ублюдки, не заслуживающие права на жизнь. Один раз банда обкуренных ниггеров попыталась навязать свое внимание Оленьке – там, в Америке, ее звали Хельгой. Оля, прошедшая неплохую школу под руководством опытного воина, хотя и не обладавшая его способностями, могла бы, наверное, и сама за себя постоять – но молодых, наглых, наполненных верой в свою безнаказанность ублюдков было много. Семеро. И каждый из них жаждал тела молодой – Оля никогда не выглядела на свои годы – белой женщины, неосмотрительно отошедшей в сторону от центральных, относительно безопасных улиц.

Она успела почувствовать угрозу. Благодаря врожденной способности к футурпрогнозу, причинить вред Солнышку было лишь немногим легче, чем опытному Стражу. Помня все то, чему ее учил Ярослав, она атаковала первой, сразу после недвусмысленного предложения, прозвучавшего от вожака стаи, губастого ублюдка, на полголовы возвышавшегося над своими более мелкими шакалами. Тот, кто атакует первым, почти всегда получает маленькое преимущество – временное, недолговечное и непрочное. Достаточное, чтобы нанести один удар. Оля успела сделать это трижды. Один из ниггеров выл, лежа на асфальте и не в силах встать, точный удар раздробил коленную чашечку. Второй в обозримом будущем вряд ли заинтересуется сексом – он даже не мог выть, только тихо скулил, свернувшись калачиком и держась рукими за расплющенные гениталии, и из глаз его непрерывным потоком лились слезы.

Третий удар не достиг цели.

Наверное, изнасилованием дело не ограничилось бы – озверевшие негры, пожалуй, убили бы белую женщину, посмевшую сопротивляться. Но сначала получили бы с нее то, чего хотели – начиная от тела и заканчивая содержимым сумочки. Пропустив удар по голове, Оля потеряла сознание, и только появление Ярослава спасло ее от смерти. Он позаботился о том, чтобы никто из черномазых не мог поведать полиции о происшедшем. На грязном асфальте осталось семь трупов, а в душе Стража не мелькнуло и следа раскаяния.

Но это послужило последней каплей. Он жаждал дела – хоть какого-нибудь. Бродить по черным – или лишь немногим более безопасным белым – кварталам, отлавливать ублюдков, выносить приговор и тут же приводить его в исполнение? Не самая лучшая идея.

Он нашел лучший выход. Через некоторое время в отделе по расследованию убийств полиции Детройта появился новый сотрудник. Очень быстро он начал пользоваться уважением – хотя немало нашлось и тех, кого коробило чрезмерное стремление Джерри Вирма к решению проблем силовым путем. И среди простых уголовников, и среди представителей наиболее влиятельных «семей» Детройта быстро поняли, что если «клиент» был податлив и с энтузиазмом стремился сообщить полиции необходимые сведения, Вирм был сама любезность. Если же в ответ на появление полиции несчастный хватался за нож или пушку… вечером Вирму приходилось писать очередной рапорт о применении оружия. С летальным исходом.

Но даже те, кто без восторга относился к манере новичка обращаться с подозреваемыми, в целом поддерживали общее настроение полицейских самого, пожалуй, криминального города страны. Многих бесила ситуация, когда по крупицам собираемые доказательства рассыпались под ударами лучших адвокатов, гонорары которых иногда превышали месячный бюджет полицейского управления. Когда замолкали – иногда, навечно – самые надежные свидетели. Когда из предельно охраняемых сейфов исчезали драгоценные улики. И ублюдки, место которым на электрическом стуле, жизнерадостно скалясь, дают интервью репортерам. Впрочем, и при наличии сколь угодно весомых доказательств прямой путь в ад не угрожал даже самому отъявленному подонку – в штате Мичиган смертная казнь была запрещена. А потому многие, в том числе и начальство, смотрели на не вполне адекватные действия новичка сквозь пальцы, хотя после каждого инцидента высокие чины и обрушивали на его голову волны показного гнева.