Наследник Атлантиды - Дмитрий Воронин

– Сколько вам на самом деле лет?

– Сто сорок три. Через три месяца будет сто сорок четыре.

Некоторое время Сергей молчал, словно не веря услышанному, хотя к чему-то подобному он был готов. Затем заметил с иронией, за которой слышалось вполне очевидное беспокойство:

– Если бы мы были персонажами фильма… я бы сказал так – вы все это рассказываете потому, что не намерены выпустить нас из этого дома живыми.

Ярослав невесело рассмеялся.

– Нет, что вы, капитан. Просто сейчас сложилась такая ситуация, что я и сам не знаю, что делать дальше. Просто выговориться – и то легче станет. А там, глядишь, и какая-нибудь умная мысль в голову придет. К тому же вы и сами очень необычный человек, капитан. Скажите, вы когда-нибудь были на сеансе гипноза?

– Я? Нет, да и с чего бы… к тому же мне кажется, что человек, не верящий во всю эту чушь, гипнозу не поддастся.

– Вы и правы, и не правы одновременно. Большинство людей в той или иной мере подвержены воздействию гипнотического внушения. Настоящий мастер сломает даже человека с железной волей – при условии, что человек пойдет врачу навстречу и не станет сопротивляться, хотя бы сознательно. А вот вам это и в самом деле не грозит. Вы – иммунный.

– В смысле?

– В смысле, что на вашу способность мыслить трезво и, что важнее, самостоятельно не действуют никакие методы контроля над психикой. Ни медикаментозные, ни психологические, ни… Вы верите в магию, капитан?

Сергей некоторое время молчал, затем заглянул в опустевшую кружку и вздохнул.

– Давайте по порядку, Ярослав. Расскажите мне свою историю. Начиная с 1921 года.

– Хорошо, – кивнул Яр. – Только я начну с еще более раннего момента. С момента, когда меня еще не было на вашей планете.

Свой рассказ он закончил, когда за окном уже начало светать. Примерно через час с момента начала исповеди Сергей встал, попросил извинения и вышел, бормоча, что «это дело просто необходимо запить». Вернулся он довольно быстро, принес две бутылки водки, молча разлил по рюмкам – Ольга дипломатично отказалась – и, не чокаясь, влил в себя чуть тепловатую жидкость. Ярослав посмотрел на капитана с осуждением, затем взял бутылку в руки, несколько мгновений поводил вдоль нее ладонями – и стекло тут же запотело. Он поднял бровь, мол, «учитесь, ребята», и налил себе – и тут же огорченно скривил губы. Перестарался – водка замерзла настолько, что стала тягучей, словно смешавшись с глицерином.

Геннадий, приняв на грудь третью стопку, переместился со стула на диван и теперь сладко дремал, причмокивая и посапывая. Сергей попытался было возмутиться и привести напарника в чувство, но Ярослав лишь покачал головой.

– Не стоит… он сейчас не способен адекватно воспринимать окружающее. Простите, но я вынужден был так поступить. В сложившейся ситуации менее всего мне нужно было излишнее внимание властей. Остаточное воздействие пройдет само собой, но, боюсь, скептическое отношение к этому делу останется с ним надолго.

Дальше они пили вдвоем, и Ярослав продолжал и продолжал говорить, а Сергей слушал – и, как ни странно, верил каждому слову. Когда опустела вторая бутылка, он вдруг с некоторым сожалением обнаружил, что трезв, как стекло, и с подозрением взглянул на собеседника. Тот лишь ухмыльнулся.

– Твоя работа? – Где-то часа полтора назад они выпили на брудершафт, воздержавшись от лобызания небритых щек друг друга.

– Моя, – признался Ярослав. – Дело прежде всего, развлечения потом.

– Только добро перевели, – пожал плечами Сергей. – Если бы сказал, что намерен меня… гм… отрезвлять, я бы минералки взял. Эффект тот же, зато дешевле.

Ярослав все говорил и говорил. В этом мире он провел уже почти девяносто лет, и ему было что вспомнить. Наверное, это давно следовало бы сделать – выговориться перед кем-нибудь. Оленька, шедшая вслед за Ярославом уже более шести десятков лет, знала его, пожалуй, лучше, чем он знал себя сам, и большей части того, о чем он сейчас рассказывал, была свидетелем. А в такой вот исповеди-рассказе человеку постороннему можно заново все осмыслить, понять свои ошибки…

Конечно, было невозможно за несколько часов пересказать всю свою жизнь. Да он и не пытался. О годах, проведенных в США, вообще помянул вскользь, а о том, что послужило попаданию его в базы данных Интерпола, и вовсе говорить не стал, пообещав вернуться к этой теме когда-нибудь позже.

Наконец прозвучал последний аккорд, последняя фраза. Практически он рассказал все – во всяком случае, все сколько-нибудь важное.

– Та-ак, – протянул Сергей, – вот оно, значит, как.

– Веришь?

Вопрос был задан внешне спокойным тоном, но себя обмануть Ярослав не мог. Он прекрасно понимал, что ему нужно, очень нужно, чтобы Сергей ему поверил. Чтобы принял всю эту на первый взгляд фантастическую чушь, поскольку скоро предстоит бой с атлантами. Схватка, выиграть которую можно только чудом – и помощь иммунного, даже пусть во всем остальном он всего лишь человек, может оказаться той каплей, что перевесит чашу весов.

Раз Архонты покинули бункер и теперь, благодаря его вмешательству, уже не смогут туда вернуться, значит, они начнут осваиваться на новом месте. Процесс этот Ярослав мог себе представить достаточно хорошо – сначала они подчинят себе первого встречного, тщательно просканируют его мозг, дабы получить предельно полные представления о мире, в котором оказались, о языке, о потенциальной опасности, с которой могут столкнуться. Затем начнут увеличивать число сторонников до тех пор, пока в зону их досягаемости не попадут какие-либо влиятельные лица. А это произойдет достаточно быстро, не позднее, чем в течение двух-трех суток. Еще через несколько дней, максимум через неделю, Архонты будут располагать маленькой армией, а не позднее чем через месяц будут диктовать приказы первому лицу государства. Знать бы еще какого.

Сергей помолчал, затем пожал плечами:

– То, что ты рассказал, ничуть не менее фантастично, чем наши с Генкой версии. Мы вообще считали тебя э-э… инопланетянином.

– В каком-то смысле так оно и есть.

– Да, я понял. Если бы мне рассказали эту историю просто так… я бы решил, что рассказчик либо сошел с ума, либо обладает неуемной фантазией и намеренно пудрит мне мозги. Но против фактов, – он кивнул в сторону пухлого дела, – против них не попрешь. Скажи, а зачем оно тебе было надо? Я так понял, что ни в детройтскую полицию, ни в Красную Армию тебя никто силком не тащил, верно? И после этого ты еще говоришь, что лучшая политика – это невмешательство.

– Это я сейчас такой умный…

И в самом деле – тогда, шестьдесят пять лет назад, в 1940-м, когда уже и слепому ясно было, что война неизбежна, и вопрос лишь в том, когда именно она начнется, он не захотел остаться в стороне. Совсем не из чувства патриотизма – все эти годы он не считал и уверенно поднимающийся на ноги Советский Союз, и по большому счету всю эту сумасшедшую планету чем-то для себя дорогим и близким. Дома, на Рианне, уже лет семьсот не было войн… в том смысле, что жители планеты не воевали друг с другом. Если не считать пришествия атлантов, но и там присутствие рианнцев среди и той, и другой воюющей стороны было обусловлено, в известном смысле, «объективными» причинами. Здесь же все только и делали, что бряцали оружием и, не особо задумываясь, пускали его в ход.