Реквием - Грэм Джойс

— Кейти. Кейти…

— Что случилось?

Он вылез из постели, подошел к окну и отдернул шторы. Верхушки зеленых деревьев сотрясались. Улица была мокрой. Шифер на крышах противоположных домов блестел от воды. По оконному стеклу ползли капли дождя.

Кейти тоже приподнялась, лицо — в морщинках тревоги.

— Кейти, мне приснился сон. Ты не поверишь. Иди ко мне, я тебе расскажу. Мне снилось, что ты погибла. На тебя упало дерево. После этого я был в Иерусалиме, у Шерон. А ты преследовала меня. И Мария Магдалина тоже меня преследовала. О Кейти, Кейти!

— Но я здесь. Я здесь.

— Я даже не могу тебе передать, что со мной было.

— Ты был расстроен? Тем, что я умерла?

— Я буквально разваливался на части. Там, в Иерусалиме. Все было так четко, как в жизни.

— Пойду приготовлю кофе. — Она надела халат. — Может быть, это был знак.

— Какой знак?

— Иерусалим, Мария Магдалина, — может быть, это было знаком, что тебе надо все-таки съездить со мной в церковь.

— В церковь? А что? Может быть, и поеду. Да, может быть, и поеду. У меня такое странное чувство-Глаза ее вспыхнули.

— Правда? Поедешь? Наконец-то в тебе что-то сдвинулось.

Он слышал, как она спускается на первый этаж, как наполняет чайник водой, вынимает посуду из буфета — всё знакомые, домашние звуки.

Он снова посмотрел в окно. Он чувствовал вкус дождя' в воздухе, столь отличном от сухого иерусалимского неба во сне. Изредка по улице проезжали, шурша по лужам шинами, машины. Безлюдье на улицах говорило о том, что сегодня воскресенье. Ветер со свистом обдувал их дом.

По улице прошел мальчишка, разносивший газеты. Он читал на ходу какой-то комикс, следуя заученным маршрутом чисто автоматически и рассеянно доставая ту или иную газету из сумки. Картина была восхитительно привычная и умиротворяющая. Том слышал, как мальчишка просовывает газету в щель для почты и она падает на коврик. Он пошевелил пальцами ног, сгибая и разгибая их в глубоком ворсе ковра, затем надел халат и пошлепал вниз по лестнице.

Он открыл воскресную газету. С первой страницей было что-то не так. Прочитать ее было невозможно. Заголовок был набран шрифтом, напоминающим буквы иврита. Тут подошла Кейти и, увидев газету, выхватила ее у Тома, подбежала к дверям и окликнула разносчика.

— Старайся смотреть, что ты нам приносишь, — сухо улыбнувшись, сказала она мальчишке, отдавая ему газету.

— Простите, — покраснев, ответил тот и вытащил из сумки их обычную газету со всунутым в нее воскресным приложением.

Том посмотрел на число. Тридцатое октября. Во сне Кейти погибла в этот день.

Он толкнул локтем дверь в гостиную. Шторы были еще задернуты. Наполовину опустошенная бутылка красного вина стояла на кофейном столике; на дне бокалов виднелись подтеки высохшего вина. Он сел в кресло и обхватил голову руками. У него было ощущение, что он проспал несколько месяцев, в голове был туман. Перед ним мелькали различные фрагменты сна. Араб. Женщина-еврейка. Какая-то рукопись в форме спирали.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Том? — Рядом с ним стояла Кейти с двумя кружками кофе, от которых поднимался пар.

— Д-да… Я…

— Ты действительно поедешь со мной в церковь?

— Я не могу, — покачал он головой. — Я договорился встретиться с одним человеком. Это никак нельзя отменить.

Он произносил слова автоматически, словно читая записанный текст. Именно это он говорил ей почти каждое воскресенье. Ответ стал уже рефлекторным. Разочарование на ее лице было невыносимым.

— А я уж чуть не поверила, что ты всерьез, — сказала она, подходя к окну, чтобы раздвинуть шторы.

Тома на миг охватил ужас перед тем, что может на самом деле оказаться за окном, но он с облегчением убедился, что их внутренний дворик и маленький садик с розами такие же, как всегда, а ограничивающая их стена из красного кирпича цела и невредима.

— Подожди. Я передумал. Я еду.

— Правда?

— Да, еду.

Он изменил свое решение, вспомнив сон. Ведь ему приснилось, что она погибла, возвращаясь из церкви как раз в этот день, тридцатого октября. Ветер повалил дерево прямо на ее машину. И хотя это был всего лишь сон, он не мог отпустить ее одну. Он поедет с ней, и тогда на обратном пути ничего не случится. У него действительно была назначена встреча, но с этим он разберется потом.

Во сне он был виноват в ее гибели. Он тысячу раз заставлял ее страдать по разным поводам. Она почувствовала, что его любовь к ней угасает, и с этого момента ее смерть была неизбежна. Это была двойная смерть. Сначала умерла любовь, затем сама Кейти. Она накликала свою смерть. Она всегда говорила: «Я умру без твоей любви» — и вкладывала в это буквальный смысл.

Во сне у него была татуировка на ноге — имя Кейти. Он осмотрел лодыжку. Татуировки не было.

Когда они выехали из города к церкви Марии Магдалины, буря набирала силу. Деревья клонились к земле, словно пытались спрятаться от ветра и переждать катастрофу. Дорогу устилали оторванные сучья и ветки. Автомобилей было почти не видно — мало кто отважился выехать в такую погоду.

Машину вела Кейти.

— Ты что-то молчалив, — заметила она, переключая скорость.

— Все этот сон не идет из головы.

— Я понимаю, — сказала она успокаивающим тоном. — Думаешь, как наладить наши отношения.

— Я сожалею, Кейти. Я правда сожалею.

— Не стоит. Главное, что ты здесь.

Когда они добрались до церкви, небо вспухло и окрасилось в красный цвет. Сложенная из песчаника колокольня накренилась против ветра, подобно парусному кораблю, продирающемуся сквозь несущиеся навстречу тяжелые тучи. Они вышли из автомобиля. Крытый проход на кладбище трясся на ветру мелкой дрожью. Большое тисовое дерево во дворе раскачивалось и скрипело, и даже старые надгробные камни, казалось, вот-вот будут сорваны с места, как маленькие лодки на приколе в гавани во время шторма.

— Давай скорее зайдем внутрь, спрячемся от ветра, — сказала Кейти, запирая машину.

Они подошли к церкви. На паперти стояла высокая алюминиевая стремянка, прислоненная к колокольне. Она доходила до ниши со статуей Марии Магдалины, как будто кто-то хотел снять статую и спрятать ее от непогоды или украсть. Стремянка дребезжала под порывами яростного ветра. С одной из нижних ступенек свисал молоток-гвоздодер, слегка покачивавшийся. Все это вызывало у Тома неприятное чувство и страх, который усилился, когда Кейти потянула за железное дверное кольцо.

— Пошли, — прошептала она, чуть приоткрыв двери. — Нечего тут торчать.

Том медлил на паперти, ветер трепал его волосы и стучал алюминиевой стремянкой о стену.

— Я не могу, — сказал он. — Я не могу.