Закон маузера - Валерий Большаков

— Во-оздух! — взвился крик.

Степан глянул в небо — от Харькова в их сторону летело пять или шесть аэропланов «Де Хевиленд» — лёгких бомбардировщиков.

Аппараты так себе, хрень летучая, но у каждого под нижними крыльями по восемнадцать пудов бомб.

Их прикрывала тройка истребителей «Сопвич-Снайп».

Стрекоча и гудя, отсвечивая яркими красными звёздами на плоскостях, «Де Хевиленды» налетели на позиции дроздовцев, строча из пулемётов «Виккерс» и скидывая бомбы.

— Ложись!

Упав на толстые, выпиравшие из земли корни тополей, Котов подумал, что это дерево — счастливое для него. Уже второй раз спасает от осколков…

Землю основательно тряхнуло взрывом трёхпудовки, посыпались камешки и комки, визжащий осколок чиркнул по стволу тополя.

Степан перевернулся на спину и пустил очередь по «Де Хевиленду», кренившемуся в боевом развороте.

Откуда-то со стороны сгрудившихся автомобилей зататакал «Эрликон», выцеливая аэроплан.

Тот летел низко, а пулемётчик имел опыт — авиадвижок «Паккард Либерти» задымил, аппарат словно споткнулся о воздух и вошёл в штопор, скрываясь за рощей.

Вскоре оттуда поднялось копотно-красное облако и донёсся негромкий звук разрыва.

А бомбы продолжали падать, противный запах тротила всё сгущался.

— Где наши?! Т-твою мать…

— Летят, летят!

С юга приближался авиаотряд истребителей С-30.

С виду они были похожи на «Сопвичи», однако намётанный взгляд лётчика сразу выхватывал разности — на «Сопвичах» оба крыла были одинакового размера, а на «Сикорских» нижнее имело меньший размер, да и межкрыльевых стоек насчитывалось всего две. Получился полутораплан.

С-30 тоже был обтянут полотном, но конструкция у него была металлическая, сварная, значит, прочная, не чета деревянным «Сопвичам».

Самое же главное «отличие» скрывалось под заострённым капотом «тридцатки» — 12-цилиндровый двигатель в пятьсот с лишним «лошадей».

«Сопвич» в час не мог и двухсот вёрст одолеть, а С-30 легко выдавал триста.

«Тридцатки» набросились на «Снайпов», как ястребы на раскормленных уток.

Треск пулемётов доносился до земли несерьёзным звучком, но глаза видели иное — пули рвали «Сопвичей», раздирая хлипкие деревяшки и ткань. Щепки и обрывки так и летели «по закоулочкам».

Кувыркаясь, свалился вниз первый краснозвёздный истребитель. Другой описал вираж, да так и грохнулся, пересёкшись со струёй свинца.

Третий решил драпануть, и пулемёты разнесли ему хвост.

Готов, приложился…

Стрелки с «Де Хевилендов» палили по «Сикорским», но тех, вёртких и быстрых, трудновато было взять в прицел.

Вот один из «тридцатых», завывая мотором, спикировал и сразу, выворачивая вверх, застрочил с обоих пулемётов, вколачивая «гостинцы» в подбрюшье «Де Хевиленда».

Такой «подарочек» бомбовоз не переварил, грохнулся.

Остальные дружно повернули к Харькову.

«Тридцатки» потянули следом, и воздушный бой сместился к северо-востоку.

Котов только головой покачал.

Отличные машинки! Просто замечательные! Одно плохо — «тридцатых» на всю Белую армию всего один авиадивизион «насочиняли», а это где-то тридцать шесть машин. Или сорок.

Всё равно мало.

— Отходим!

Мимо прошагали бойцы из третьей роты, такой же солдатской, как и четвёртая. Ею командовал штабс-капитан Извольский.

Один из солдат, бывший красноармеец, опираясь на винтовку, как на костыль, доскакал до отступавшей цепи.

— Братцы! — закричал он. — Стой, назад! Капитан Извольский ранен! Остановись, братцы!

Тут уж по всей роте поднялся крик:

— Стой, капитан Извольский оставлен, назад, назад!

И вся рота, без команд, под сильным огнём, круто повернула назад и пошла в контратаку выручать своего черноволосого капитана.

— Четвёгтая гота!

Солдаты, разгорячённые атакой, построились и вломили красным, погнали тех до вокзала Основа, что под самым Харьковом.

У вокзала части РККА перешли в контратаку — тоже ведь русскими были!

Только вот бросились они не в штыковую — пропустив вперёд танки, двинулись следом, прячась за громадными бронированными «ромбусами» и оттуда постреливая.

Красноармейцы шагали с пением, переиначив белогвардейскую «Смело мы в бой пойдём за Русь святую»:

— Агтиллерия! Где эта чёгтова агтиллерия?!

На левом фланге показался взвод «Гарфорд-Путиловцев» из 1-й Особой автоброневой роты.

Броневики разворачивались и ехали задом, ненадолго задерживаясь, чтобы выпалить из пушек.

Метким выстрелом одному из Mk-V перебило гусеницу.

Танк повело в сторону, он загребал землю траками, но две его пушки «гочкис», по два дюйма с четвертью, продолжали долбать по позициям белых.

Два танка с намалёванными звёздами малость развернулись, из их люков махнули красными флажками, сговариваясь, и взяли под перекрёстный огонь один из «Гарфордов».

Первый снаряд рванул, разнося заднюю кабину бронеавтомобиля, а ещё три перебили задний мост.

Из кабины «Гарфорда» вывалились двое в кожаной форме и побежали к своим, отстреливаясь из револьверов.

Один упал, тогда второй подхватил его и поволок под огнём противника.

— Взвод! — рявкнул Сорока. — Этта… Прикрываем наших!

Застрочили автоматы, замолотил пулемёт. «Гарфорд-Путиловцы», огрызаясь из трёхдюймовок, откатывались, не в силах удержать бронированных «самцов».[82]

— По танкам! — разнёсся голос Гулевича. — Прямой наводкой! Бронебойным! Прицел тридцать пять! Огонь!

Прогрохотали пушки, язвя с виду непробиваемые «ромбусы».

И тут Степан был впечатлён по-настоящему.

За его спиной залязгали гусеницы, и вперёд, на поле, уже изрытое снарядами и бомбами, выкатилась самоходка, собранная на базе трактора «Буллок-Ломбард».

Неуклюжая, обшитая по бокам листами котельной стали, с бронещитом впереди, самоходка грозила неприятелю пятидюймовым орудием Канэ. А с таким калибром не поспоришь.

Командир одного из танков решил, что с него довольно, и стал разворачиваться.