Чужая кровь. Бурный финал вялотекущей национальной войны - Леонид Латынин

И были в его библиотеке в Иерусалиме книги, привезенные из Яковлевского, с которыми он начинал свою жизнь. Рукописное «Слово похвальное императору Петру Первому», читанное 14 ноября в публичном собрании в Париже в Академии королевских наук для известия в 1725 год, через три года после того как 4 июля был казнен императором Петром Первым выходец из Италии клирик – латынин, казнен так же буднично и просто, как это делали в свое время Грозный и Иосиф кровавый.

И опять же рукописи –

«Сказание о Борисе и Глебе», «Житие Федора Печерского», «Поучение Владимира Мономаха», «Русская правда», что были переписаны монахом Авелем костромского Ипатьевского монастыря, где Романовы начинали третью Русь, после второй Владимира и первой Трояна, начинали в 1613 год.

А также книги печатные –

«Слово о погибели Русской земли», «Легенда о граде Китеже», «Чудо Георгия о Змие», «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», «Моление Даниила Заточника» и «Житие Протопопа Аввакума», «Спящий во время жатвы», «Гример и Муза» – история творца очередной временно́й идеи, а также Новый Завет и Ветхий Завет, и Коран, и Талмуд, и Дхаммапада.

А перед тем как оставить дом свой в Москве, молился Емеля так:

– Благодарю Тебя, Господи, за то, что послал град на поля мои, и погибли все посевы мои, ибо завтра еще пуще зазеленеют хлеба, и новый хозяин соберет двойной урожай.

Но если не случится и этого, благодарю Тебя, Господи, за то, что послал град на поля мои, ибо однажды ты дал мне большой урожай в саду моем, и много лет жил я, не зная нужды.

Благодарю Тебя, Господи, за то, что ночи мои бессонны и беспокойны, и завтра в этих стенах тишина будет единственной хозяйкой.

Благодарю за бессонные ночи Тебя, Господи, ибо вчера я проводил их в любви и радости, и были они желанно бессонны.

Благодарю Тебя, Господи, за то, что перо не подчиняется мысли моей, ибо завтра величие придет ко мне, не потревожу домашних, сам отворю двери гостю в час поздний.

Ничто так не бессмертно, как Ты и Слово, Господи.

Благодарю Тебя, Господи, за молитву мою, которая обращена к Тебе, ибо все в ней правдиво и верно, как правдиво и верно учение Твое.

Падают слоны на колени, обращая свой глас к Тебе, львицы ведут детей своих, чтобы увидеть Вознесение Твое, державы повернули к Тебе лицо свое – благодарю Тебя, Господи, я среди них, и они говорят языком моим, обращаются к Тебе словами моими.

Перестали люди любить друг друга, перестали ветры крутить мельницы, солнце норовит за облако спрятаться, птицы не попадаются в сети птицеловов, море не качает суда, ибо грузными стали суда и великими, не пойму, Господи, что это, конец ли мира или начало закона, который нов и необычен и который неведом мне.

Не молю развеять неведение мое, ни о чем не прошу Тебя, Господи, нет, кроме благодарности, желаний у меня, – прими ее, ибо это дыхание мое, боль моя, сон и страх мой, любовь моя и молитва, обращенная к Тебе, Господи.

И жил Емеля в Иерусалиме 26-й год, и наступил 2017-й, год гибели Москвы, что сгорела 39 дней назад, и наступил месяц август 29-й день, день Усекновения честные главы Святого славного Пророка, Предтечи и Крестителя Господа, Иоанна, и день памяти православных в 1769 год по повелению императрицы Екатерины Второй после счастливо оконченной ею войны с турками и польскими конфедератами; или месяц аба, другое название месяца, но день девятый, день гибели Иерусалима от воинов Навуходоносора и Тита Флавия.

И так говорит Емеля об этом дне:

– Дом мой стоял в Иерусалиме окнами на юг и выходом на север.

И был у меня стол.

И была у меня стена, на которой висело распятье.

И была у меня лавка, на которой я спал и видел сны и на которой сидел и смотрел на воды Патриаршего пруда, когда был закат и воды были окрашены в алый цвет, 29 августа, иного имени месяца.

И увидел я вспышку в окне, и увидел столб пламени, в котором летели и руки, и локти, и пальцы, и кольца братьев моих вперемешку с пальцами, руками и кольцами, и обрывками проволоки и гвоздей тех, кто, начинив себя адом, отправил братьев моих в мир, где иная земля, и иной воздух, и иные память, и слух, и цвет, и запах. Где человеки не имут тела и только дух их скорбит о том, что было и что будет на земле их, видимой из иного пространства, и было то подобно взрыву в месяце декабре год 2001-й – в городе Иерусалиме, когда Бен-Лазар взорвал себя в пространстве между домом моим и Патриаршими прудами, но тогда не было меня в доме моем, но был я на Масличной горе и не видел того, что увидел сейчас.

И волна взрыва закрыла ум мой, и перемешала память мою, как перемешивает бетономешалка песок и камень, воду и цемент в единую массу, так и весь мир Иерусалима стал един, и все войны Иерусалима стали едины, и где сейчас летел ржавый кусок металла ракеты, посланной рукою Абу Иссы, – летело копье Навуходоносора и падало копье римлянина. И где сверкал шлем римлянина, там горел на солнце клинок халифа Омара.

И вот оставил я дом свой и вышел из стен его, и дом мой рухнул за спиной моей, и увидел кровь в воде Патриаршего пруда, и увидел я кровь на теплых и черных камнях, и люди вокруг бежали мимо меня, и голоса было не слышно бегущих, или меня Господь мой лишил слуха за то, что посмел я выйти из дома и пережить гибель земли моей и города моего.

Длинные огненные веретена летели над моей головой с севера на юг и с востока на запад, лопались, как лопаются дирижабли, когда в них попадает молния, и разлетались они на море огней, и волны огня и серы накрывали Иерусалим.

Сбылось пророчество бедных пророков последней персидской войны: за то, что братья не вернули горсть песка братьям своим, обрушились, как на Ирак, на бедный лоскут синайской пустыни ненависть и безумье, которыми был болен мир тринадцатое тысячелетие, а может, новые жертвы могли оправдать кровь, что была пролита нами и страхом нашим за наших детей и за наши идеи.

А может быть, кто-то решил оборвать этот нелепый бред – собрать за колючей проволокой все народы земли, все расы и все языки, связав их, опутав, как крепкой пеньковой удавкой, концы же пеньки намотав на сильные руки, внатяг, как держит вожжи бешеный кучер бешено мчащейся тройки, а может быть, Бог снова решил перемешать народы этой вечно кипящей, как адское варево, бедной земли, а может, так тасуют колоду, чтоб наконец сошелся пасьянс, который бессилен сложить был минувший век.

Не знаю, кто исчислил это рукотворное, крохотное царство, но я знаю, у каждого из человеков, кто отправил огонь на иерусалимские и прочая стены, мозг был источен червями, как падаль в жаркий день посреди сожженного поля, и все, что случилось, теперь я называю безумием твоим и моим.

Я вышел в путь, чтобы видеть, как история вставала во весь рост, как встает мертвый в незавешенном зеркале, силясь выйти наружу.

Все колена, что были, и те, что стали прахом, вышли на улицу Иерусалима.