Горячий лед - Фридрих Незнанский

— Нет, нет… То есть да. Я знала. Только, понимаете?.. Нет, меня не заставляли…

— То есть? Что вам давала смерть Соболева?

— Ничего, ничего… Не это вовсе… Нет, я не хотела смерти… Я не знала… Мне деньги платили за то, чтобы я добавляла ему это в еду.

— Кто?

— Его любовница, Ульяна Старостина.

— Зачем ей это было нужно?

— Не знаю, не знаю… — старушка расплакалась.

Лена с Гордеевым удовлетворенно переглянулись.

— Что же, много платила?

— Да, да, много. Я столько денег в жизни не видела. А у меня пенсия маленькая и никого нет, никакой помощи…

— И вы знали, что это отрава?

— Знала. Но не знала, что от нее умирают.

— Неужели вы так любите деньги, что ради них готовы загубить жизнь человека? — спросил Гордеев.

Старуха только трясла головой.

— Вы даже не поинтересовались у Старостиной, умрет ли от этого Соболев?

— Нет, нет, не интересовалась. Она сама сказала, что просто для того, чтобы на некоторое время устранить его. Что ничего не будет. И большие деньги платила…

— Неужели вы и в Бога не верите? — спросил Гордеев. — Это же грех то, что вы делали!

Старушка беззвучно плакала. Лена с Гордеевым собрались уходить.

— Подождите, — пропищала домработница. — Меня теперь в тюрьму посадят, да?

— Вас? — Гордеев задумался. — Вы выступите, как свидетель? Дадите показания против Старостиной?

— Да, да, — мелко закивала та.

— Ну, насчет вас, это как суд решит. Но, по крайней мере, можно будет как-нибудь похлопотать. Но учтите, мне вообще-то не резон о вас хлопотать! Просто из уважения к вашему возрасту… Хотя у вас нет уважения даже к чужой жизни. Но если вы выступите на стороне Соболева…

Старуха опять яростно закивала головой.

— Да! И не смейте отлучаться из города!

— Нет, нет, куда мне!

— Еще один вопрос, — вспомнила Лена. — Вам известно такое имя Петр Буздыган?

— Нет, нет, не известно, — ответила слегка уже пришедшая в себя старуха…

— Вот тварь! — с сердцем произнесла Лена уже на улице.

— Ты про домработницу?

— Нет, я про Старостину. Я за нее так волновалась, так переживала, когда этот чертов Буздыган увез ее в качестве заложницы в неизвестном направлении. А это, оказывается, был хорошо поставленный спектакль!

— Да. Не хило она жертву сыграла!

— Тварь! — еще раз повторила Лена.

Гордеев усмехнулся. Было такое впечатление, что Лена вне себя лишь от того, что Старостина зря заставила ее волноваться, обманула, а не от того, что она травила Соболева, была заодно с Буздыганом, да и вообще оказалась форменной преступницей.

Утро было приятным. Гордеев снова проснулся в объятиях Лены и сладко потянулся.

— Эй, красавица, пора вставать, — ласково пощекотал он девушку по спине.

— Ох, Гордеев, отстань, спать хочется, — в полусне пробормотала Бирюкова.

— Просыпайся-просыпайся, соня. Половина девятого на часах, а нам с тобой еще работать и работать.

— Не хочу, — приподнялась Лена над подушкой и тут же рухнула обратно. — Ты себе не представляешь, какие мне снились сны. Ты разбудил меня в самый неподходящий момент. Представляешь, я прилетаю в какую-то страну. Какую-то южную и жаркую. Там такая красота, цветы необыкновенные, запахи, все яркое, небо нереально синего цвета, пальмы, фрукты. И вот я иду по дороге к морю, я его уже вижу, в лицо ветерочек дует, песок под ногами желтый-желтый. Я скидываю с себя одежду, бегу к морю, там как раз идет волна, и только я касаюсь ногами воды, как слышу: «вставать пора, вставать пора» — и просыпаюсь. Есть в жизни справедливость?

— Никакой, — авторитетно заявил Гордеев. — Это я тебе как адвокат говорю. Давай вставать.

— Вставай. Я в гостях, так что кофе не мне варить.

— Вот так. Узурпаторша. Ладно, валяйся, я пошел завтрак готовить. — Юрий вылез из кровати и поплелся в кухню. Лена тут же юркнула под одеяло и свернулась в клубочек. Гордеев появился снова через десять минут.

— Эй, ты, нечестная женщина, — обиженно протянул он, — ну, вставай же, наконец, кофе готов!

— Ладно, — вздохнула Бирюкова. — Отвернись, я встаю.

Юрий послушно повернулся спиной. Лена, завернувшись в простыню, пошлепала в ванную. Через несколько минут она уже сидела на кухне, одетая, причесанная, и попивала приготовленный Гордеевым кофе.

— Слушай, Юр, ты когда кофе варить научился? Я так не умею.

— Поживи с мое, — улыбнулся Гордеев. — Ешь бутерброды, а то опять будешь весь день голодная бегать.

— Поговори со мной еще, папочка, — рассмеялась Лена.

— Ну, ладно, а кроме шуток, история-то наша все усложняется и усложняется, — вернулся к извечной теме работы Юрий.

И правда, Лена с Гордеевым терялись в догадках. Теперь когда в главной роли злодейки на авансцену выступила Старостина, все окончательно запуталось.

— Я не понимаю, не понимаю, не понимаю… — твердила Лена. — Старостиной-то это зачем? Зачем ей была нужна смерть Соболева? Ну, не из-за наследства же! Она сама не бедствует. Неужели можно решиться на убийство из-за денег? Нет, то есть можно, я допускаю, но в том случае, что тебе самой жрать нечего, да еще и дети от голода на твоих собственных глазах умирают. Но у нее же все есть. Зачем ей это?

— Лена, ты знаешь, иногда женские поступки не объясняются простой, незатейливой логикой, — отвечал Юрий.

— Гордеев, слушай, — вскинулась Лена. — Я в последнее время то и дело слышу от тебя один и тот же постулат, облеченный в разные словесные выражения. Если упростить, то смысл его сводится к тому, какие бабы дуры. Тебе самому не надоело?

— Да что я такое сказал? — изумился Гордеев. — Я просто хотел сказать, что в чужую голову не залезешь и поступки другого человека объяснить нелегко.

— Если бы ты хотел сказать это, ты бы так и сказал, а не пускался в рассуждения о женской логике. Надоел уже. Шовинист проклятый. Женоненавистник.

— Ладно, не кипятись. Был не прав, каюсь и беру свои слова обратно.

— То-то же, — удовлетворенно пробурчала Бирюкова.

— Ладно. Давай действовать. Теперь мы хотя бы знаем, что Старостина с этим, как ты его обозвала, с Кабыздохом, работали вместе. Нужно в розыск подавать.

— Вспомнил! — рассмеялась Лена. — Давно уже сделала. Но у меня много дела в прокуратуре. Надо съездить в Благовещенский. А ты что делать будешь?

— Не знаю, пока не решил. Возможно, навещу Соболева. Если оклемался чуток, поговорю с ним снова. Может, после этой истории он все-таки что-нибудь расскажет. Ведь я точно знаю, что он чего-то скрывает.