Игра в обольщение - Дженнифер Эшли

— Я думаю, мы должны говорить об этом. Это — наш брак, Кэм. Наша жизнь.

— Я говорил, — Кэмерон не смотрел на нее, — что не хочу ссор с тобой. Либо мы ладим, либо нет.

— Значит, мы игнорируем тот факт, что мой муж отказывается спать со мной в одной постели?

— Многие люди, состоящие в браке, не спят в одной постели, — провел рукой по волосам Кэмерон. — Мои мать с отцом тоже не спали в одной постели. У них были отдельные спальни, отдельное пространство. В этом нет ничего необычного.

— Зато в моей семье не так. Патрик с Роной спят вместе каждую ночь, и у моих родителей тоже так было.

— Я рад, что у тебя такое идиллическое воспитание.

— Даже с Джоном мы спали вместе.

— Я не хочу слушать, — Кэмерон повернулся к Эйнсли, сверкнув глазами, — как ты говоришь о вас с Джоном Дугласом.

— Но мы должны поговорить о тебе.

— Почему? — сжал кулаки Кэмерон. — Почему мы должны, Эйнсли? Ты пришла в мою жизнь, чтобы улаживать всякую ерунду? Мне не нужна нянька, мне нужна любовница.

— Но я такая и есть.

— Ради Бога, Эйнсли, что ты хочешь, чтобы я сказал? Что Элизабет была сумасшедшей? Ты сама все слышала. Элинор, должно быть, все уши тебе прожужжала, потому что Харт выболтал ей все фамильные секреты. И Элинор, мудрая женщина, сбежала от нас подальше.

— Элинор сказала мне, что Элизабет травмировала тебя.

— О да. — Кэмерон рванул манжету рубашки и закатал рукав. — Тебя это интересовало? Ну хорошо, я тебе расскажу. Элизабет находилась в моей спальне, курила сигару. Ее любовникам нравилось, когда она курила, это был знак того, что она принадлежит не только мне. С нами был Дэниел, вот она и решила: интересно будет посмотреть, какие шрамы оставит на коже ребенка кончик горящей сигары.

Эйнсли открыла рот. Об этом Элинор не упоминала. Эйнсли вспомнилось крохотное тельце, которое она держала у своей груди всего лишь один день, и бесконечная ярость захлестнула ее.

— Как она могла?

— Я схватил Денни, и, пока отвоевывал у нее своего сына, она ткнула в меня этой чертовой сигарой. Она сказала, что оставит Дэниела в покое, если я позволю ей оставить следы от сигары на своей руке. И я позволил ей это. Ей понравилось. Я отнес Дэниела в детскую комнату и остался с ним на тот случай, если она решит повторить свою попытку. Элизабет ненавидела Дэниела, потому что она знала, что это — мой ребенок. В тот самый день я решил выгнать ее, но прежде чем у меня появился шанс… — Кэмерон махнул рукой и сник.

— Кэм, мне очень жаль. — Эйнсли прижала руки к его груди, стараясь унять бившую его дрожь.

— Больно, Эйнсли. Я ненавидел ее, и все равно — больно. — Кэмерон опустил рукав рубашки и расправил манжету с оторванной пуговицей. — Поэтому я не хочу говорить об этом.

Эйнсли подняла упавшую пуговицу и молча поискала в туалетном столике нитку с иголкой. Удивительно, но он стоял тихо, пока она пришивала ее, а она с трудом справилась с работой, потому что слезы застилали ей глаза.

— Кэм, — тихо сказала она, застегнув манжету. Ее слезы капали на запястье Кэмерона.

Широкие пальцы Кэмерона коснулись ее подбородка, приподнимая голову. В его глазах бушевали огонь, гнев и боль.

— Не трогай меня, Эйнсли. Не пытайся переделать меня за одну ночь. Я говорил тебе, я — человек-развалина.

«Человек, которого я люблю», — уточнила про себя Эйнсли и поцеловала его в ладонь.

Кэмерон на мгновение задержал на ней свой взгляд, пригладил завитки волос у нее на затылке и нежно поцеловал.

В его поцелуе были страсть, голод, желание. Он прижимал ее к себе, и поцелуй стал глубже. Этим вечером, решил он, они никуда не пойдут.

Больше об этом Кэмерон не говорил, но Эйнсли все время возвращалась мысленно к его страшному прошлому. Кэмерон сказал, что не хочет ссор, она их тоже не хотела. Но еще она не хотела притворяться, что проблемы не существует.

Между тем в суете парижской жизни подошло время отправлять Дэниела в Кембридж — начинался осенний триместр. Он не хотел уезжать, но, в конце концов, согласился. Поцеловал Эйнсли на прощание, пожал руку отцу и неохотно сел в поезд.

У Эйнсли сжалось сердце при виде его мрачного лица, у Кэмерона тоже хмурый вид. Он скучал по сыну, из-за которого вынес столько мук, защищая его.

Но всего лишь через пару недель Дэниел вернулся.

Дэниел вошел с дождя, промокший насквозь, без чемодана, с которым уезжал. И без слуги. Все это, как сказал Дэниел, он оставил в Кембридже.

Кэмерона переполняла ярость, в приступе ярости в нем проявлялся настоящий шотландец.

— Проклятие! Что тебе не сидится на месте, парень?

— В этом чертовски скучном английском университете? — Дэниел шлепнулся на софу, его промокшее пальто оставило след на одной из подушек, которую только что вышила Эйнсли. — Ты здесь, в Париже, а я? Нашел дурака! Нет уж. Мне необязательно ходить в университет, где полно таких типов, которых я знал в школе, в Харроу. Я все равно собираюсь помогать тебе тренировать скаковых лошадей.

Кэмерон повернулся к окну и, шумно дыша, уставился в него. Сдерживает себя, догадалась Эйнсли. Не хочет набрасываться на сына.

— Дэнни, — Эйнсли присела рядом с Дэниелом и тем спасла от промокания свою подушку, — люди, с которыми ты завязываешь знакомство в университете, позже могут стать теми, кто будет направлять к тебе лошадей на тренировку.

— Я не хочу завязывать знакомства, — возразил Дэниел, — я хочу чему-нибудь научиться. Профессора в Корпус-Кристи страдают одышкой, много рассуждают о философии и несут всякий вздор. Это просто смешно. Я хочу изучать инженерное дело.

— Возможно, Дэниел, но я так понимаю: твой отец заплатил довольно большие деньги, чтобы направить тебя в Кембридж.

— Я верну деньги, — заявил Дэниел с несколько, пристыженным видом.

— Дело не в этом, сын, — повернулся к нему Кэмерон, все еще сдерживая себя. — Дело в том, что я отправляю тебя учиться, а ты сбегаешь снова и снова.

— Я не хочу, чтобы меня отправляли! Я хочу остаться здесь, с тобой. Что тут такого?

— Мальчишка не должен жить такой жизнью, какой я здесь живу, черт тебя побери! Мое окружение — это люди, рядом с которыми ты не должен находиться: ничему хорошему они тебя не научат.

— Знаю, — ответил Дэниел, — я с ними встречался. Тогда почему ты хочешь, чтобы они окружали Эйнсли?

— Я не хочу этого.

Видя, как злится Кэмерон, Эйнсли поняла: он действительно этого не хочет. Парижские знакомые Кэмерона вели праздную жизнь: гуляли ночи напролет, днем спали и тратили деньги не считая.

Поначалу Эйнсли казалось это увлекательным, но вскоре она поняла: в этой жизни нет места покою, спокойным размышлениям, нет прелести самой жизни. В ней не было места любви. То, что друзья Кэмерона называли любовью, было безрассудной страстью и одержимостью. И все заканчивалось обычно ссорами и драмами, иногда насилием.