На рубеже веков. Очерки истории русской психологии конца XIX — начала ХХ века - Елена Александровна Будилова

пор пока будет находить благоприятную для себя почву. Проходит время повального душевного расстройства, время коллективного увлечения или страсти, — и вернувшиеся к рассудку люди обыкновенно сами не могут понять своих прошлых ошибок.» (Кандинский, 1881, с. 194).

Психические эпидемии были известны давно, история, главным образом история средневековья, хранит много их описаний. Они принимали разные формы в разных странах, и большинство из них были связаны с религией. В трудах русских психиатров приведен обширный исторический материал.

История общества, сообщал Кандинский, представляет длинный ряд примеров, в которых известные возбуждения и стремления, известные чувства и идеи охватывают сразу массу людей и обусловливают независимо от воли отдельных индивидов тот или другой ряд одинаковых действий. При этом идеи могут быть высокими и нелепыми, чувства могут не выходить из обычных границ, но могут быть необычайными и анормальными, совершенно меняющими прежний нравственный и умственный характер людей. Такое движение масс порою принимало форму резкого душевного расстройства, и поэтому можно говорить о душевных эпидемиях. Средневековые крестовые походы в Западной Европе — один из примеров душевных эпидемий. Огромного развития в средние века достигли эпидемии религиозного бреда в форме теомании, демономании, бесоодержимости. В XIV в. в Италии получила массовое распространение психическая болезнь, названная тарантулой. Лечили ее музыкой, заставляя больных плясать, так как считалось, что болезнь возникает от укуса тарантула, а с пляской у больных весь яд тарантула выходит из крови. Ритм этой музыки назывался тарантеллой. Эпидемия со временем исчезла, но танец тарантелла остался как народный итальянский танец.

В своей работе «Нервно-психический контагий и душевные эпидемии» В. X. Кандинский подробно описал различные варианты «повальных эпидемических душевных расстройств», или «коллективного безумия», — эпидемий самобичевания, хореомании, тарантизма, демономании, вампиризма, зооантропии.

В 1893 г. с речью о психических эпидемиях выступил на четвертом годичном заседании Общества невропатологов и психиатров А. А. Токарский. На основе анализа большого исторического материала о психических эпидемиях Токарский указывал, что в основе их были социальные, политические и экономические причины. Религиозные психические эпидемии, как можно заметить, возникали после больших народных бедствий — чумы, войн. По-разному протекавшие, они имели общую основу — идею обращения к богу с целью умилостивить его. Невежество и суеверия вели к распространению болезни.

Исторические примеры из средневековья предвосхищали изложение результатов собственных исследований врачей и их деятельности по оказанию помощи в массовых психических эпидемиях, которые возникали в русских деревнях и в далеких сибирских окраинах. Достаточно ясны были намерения исследователей — раскрыть социальные и психологические корни массовых психических болезней в современной им действительности и показать, в каком историческом ряду они находятся.

В. X. Кандинский массовые психические заболевания объяснял «психической заразительностью», «нервно-психическим контагием», по его терминологии.

Его как врача-психиатра интересовали факт «заражения» в психической жизни, физиологический и психопатологический анализ этого явления, позволяющий дать научное объяснение психических эпидемий, которые пугали своей таинственностью и считались проявлением сверхъестественных сил, овладевающих людьми. Подобное толкование всемерно поддерживалось служителями разных религий, поскольку укрепляло их влияние на верующих.

В психических эпидемиях Кандинский видел пограничные состояния между нормой и патологией, переход социально-психологических явлений в психопатологические. «Подобного рода факты, — писал он, — обыкновенно только тогда причисляются к области душевной патологии, когда душевное расстройство является в слишком резкой форме, когда двигающая идея или чувство слишком нелепы, слишком далеки от нормы, или когда психическое расстройство сопровождается резкими телесными симптомами. Но степени душевного расстройства бесчисленны и строго разграничить явления — патологические и физиологические — невозможно» (там же, с. 155).

Занимаясь поисками причин психических эпидемий как массовых социальных форм подражательности, Кандинский подходил к явлениям психической контагиозности психологически, социально-психологически и исторически. «В происхождении душевных эпидемий играют роль различные причины и условия, случайные и частные, общественные и исторические» (с. 233). На уровне научных знаний своего времени Кандинский искал физиологическое объяснение механизмам подражательности и внушаемости, которые в своем крайнем виде проявляются в психических эпидемиях. Рассматривая в совокупности психологические, психопатологические и социально-психологические факторы, он анализирует их в соотношении с целенаправленным, волевым поведением и поведением автоматическим, осуществляемым ниже порога сознания. «Мы надеемся показать, что корень душевных эпидемий заключается в самой психической организации человека и что обыденные проявления нервно-психического контагия и поражающие примеры средневековой демономании или мании плясок связаны цепью посредствующих градаций» (с. 156).

По отношению к психическим расстройствам в понятие контаги-озности Кандинский включает представление об общении, контакт происходит именно таким путем, пусть это будет речевое общение или впечатления от действий людей. Ключ к пониманию нервнопсихической контагиозности Кандинский видит в непроизвольных психических актах.

«Человек есть существо, одаренное разумом и свободною волею; как же согласить это с фактами слепого неразумия масс, когда тысячи людей бросаются по одному и тому же пути, часто ведущему к гибели, не рассуждая, не думая, как будто увлекаемые какою-то роковою силою?» (там же). Отвечая на этот вопрос, Кандинский полагает, что разум и воля не какие-то особые и постоянные сущности или силы, а просто известные формы сознательной психической деятельности. Но она может совершаться и вне этих форм, бессознательно. Непосредственными мотивами человеческих действий являются чаще всего желания, чувства и страсти, а не рассудок и воля. Сильная страсть непременно разрешается в действие. Глубокое и постоянное сосредоточение мысли на одном пункте вызывает состояние экзальтации. Отсюда недалек переход к патологическому состоянию экстаза, при котором вся психическая жизнь сосредоточивается на одной идее или чувстве, а окружающий мир перестает существовать. Результатом может быть или полная неподвижность, или ряд известного рода движений. При этом имеет значение истощение нервной системы из-за непомерного физического труда или недостаточности питания. Нервная контагиозность, по Кандинскому, — бессознательное подражание. Наклонность к такому подражанию имеется у всех людей.

В сфере побуждения и чувств велико «значение способности человека приходить в унисон с другими людьми» (с. 182). «Вместо того, чтобы называть эту способность подражательностью, здесь приличнее употребить термин „душевная контагиозность“» (там же). «И дурные, и добрые примеры, все равно, видим ли мы их или только слышим и читаем о них, равно заразительны» (с. 183).

Подражание, сознательное и бессознательное, может выражаться в движениях и положениях тела, в мимике, в звуках и словах. Действие психической контагиозности особенно резко в массе людей и тем резче, чем больше и компактнее масса и чем меньше индивиды, ее составляющие, привыкли руководствоваться в своих действиях рассудком. Только идеи с аффективным характером, производя экзальтацию в массах, приобретают широкое эпидемическое распространение. Чистая, отвлеченная, лишенная аффективного характера идея мало заразительна.

Кандинский отличал психические эпидемии в тесном смысле, повальные психические болезни от контагиозности психических состояний и следующих отсюда действий.

В России издавна была известна такая форма массового психического заболевания, как кликушество.