Месть вора - Борис Седов

А тем временем мне содрали пластыри с носа. Соломоныч долго разглядывал его разве что не через лупу и довольно чмокал губами.

– Одна из моих лучших работ, – в конце концов похвастался он, чем несказанно меня порадовал.

Значит, со мной все нормалек! Значит, все удалось, и я все-таки стал Денисом Сельцовым!

– Да дайте вы зеркало, наконец! – взмолился я, но Соломоныч сделал этакий жест пухлой ручонкой: мол, терпение, молодой человек.

– Послезавтра, Денис. Послезавтра. Подождать осталось недолго.

Это «недолго» растянулось у меня в голове настолько же, что и четыре недели, которые я уже провел в этой лечебнице. Я метался, словно тигр по клетке, по своей палате из угла в угол. Телевизор был забыт, книги отброшены в сторону, у меня даже пропал аппетит. И постоянно свербела в мозгу мысль: «Скорей бы, скорей! Как же все это меня достало!» Я устал от бездействия, я жаждал активной деятельности. За последнее время я настолько привык к войне, беготне по лесам и болотам и прочим головнякам, что жизни без них (головняков) просто не представлял. Я жаждал их, как алкаш алкоголя, курильщик курева, а наркоман наркотиков.

А еще я устал бороться с самим собой. С полнейшим одиночеством. С чувством, что ты никому на фиг не нужен. С депрессняком, который донимал меня все тридцать дней, что я здесь уже провалялся. И главное – главное!!! – с чувством вины за гибель Настасьи. Как ни пытался избавиться от этого чувства, как ни пробовал убедить себя в том, что я совершенно здесь ни при чем – что это судьба, это кысмет, – ничего из этого не получалось. И я уже начинал опасаться, что если пробуду еще хоть несколько дней под гнетом хандры, которая плющила меня в лепешку, то просто-напросто могу повредиться рассудком. И, не приведи Господь, изобрести какой-нибудь изощренный и красивый способ самоубийства…

Но все в этой паскудной жизни имеет начало. И всему когда-нибудь наступает конец. Вот и здесь… наконец-то свершилось!!!

В кабинет торжественно вплыл Соломоныч в компании медсестры и другой врачихи, Эльвиры Васильевны, и торжественно объявил:

– Ну-с, молодой человек. Последний шаг в нашей, так сказать, бурной деятельности, и твоя фотография будет проявлена полностью. Тамарочка, приступай.

И медсестра подступила ко мне с большими блестящими ножницами.

А уже через минуту Соломоныч и Эльвира Васильевна, держа в руках фотографию Дениса Сельцова и переводя взгляд с нее на меня и обратно – и опять на меня, – оценивали результаты своей работы, качали головами, причмокивали губами и что-то шептали друг другу на ухо. А я сидел перед ними на стуле в свете яркой стоваттной лампочки и очень старался не состроить ненароком какой-нибудь ненужной гримасы, сохранить у себя на лице – на новом лице! – нейтральное выражение. Все равно как в фотоателье перед объективом большой деревянной камеры в ожидании, когда тебя снимут на какой-нибудь документ.

Но вот консилиум закончен, Эльвира Васильевна удовлетворенно кивает и расслабленно улыбается, а Соломоныч подходит ко мне, по-приятельски хлопает по плечу и с пафосом объявляет:

– Один к одному. Уверен, что любой, кто знал Сельцова, увидев тебя, не раздумывая скажет: «Да это ж Денис». Так что могу поздравить со стопроцентным успехом, молодой человек. Целый месяц ты здесь промучатся не зря. Пятерка тебе по пятибалльной системе за твое долготерпение. Ну а нам за наши старания и наше умение, конечно же, пятерка с плюсом…

– Да дайте же, наконец, вы мне зеркало!!!

– Эльвира Васильевна, – повернулся Соломоныч к врачихе. – Будь так добра. Принеси из сортира.

На то, чтобы принести из сортира круглое настенное зеркало, потребовалось десять минут, и все это время я был готов лезть на стенку от нетерпения. Но вот, наконец…

Я пялился в зеркало на Дениса Сельцова и мучительно скрежетал мозговыми извилинами, пытаясь определить, нравится мне эта физиономия или нет. Конечно, и раньше я видел ее на фотографиях, но тогда это была всего лишь мертвая картинка. А теперь из зеркала на меня глядел живой человек, который и хмурился, и улыбался, и даже, сморщившись, шмыгал прямым тонким носом. Денис Сельцов также имел в наличии: высокий лоб, волевой, чуть тяжеловатый подбородок, высокие скулы, низкие густые брови и капризный тонкогубый рот, который придавал лицу надменное выражение. На вид новой физиономии было лет двадцать пять – двадцать восемь, что полностью соответствовало паспортным данным Сельцова.

– А не получится так, что я вдруг начну стремительно стареть, как человек, вышедший из летаргического сна? – спросил я терпеливо дожидавшегося моей оценки Соломоныча.

Тот сразу возбужденно замахал руками так, будто я обвинил его в том, что он обманом подсунул мне некачественный залежалый товар.

– Что ты, что ты, Денис! У меня все проверено десятком лет работы и несколькими десятками клиентов. Отображение процесса старения на лице идет постепенно, и точкой отсчета теперь будет тот возраст, на который ты выглядишь. Если бы было иначе, а именно так, как ты предположил, то операции по омоложению лица, которые сейчас проводятся сотнями тысяч в год по всему миру, потеряли бы смысл. У тебя еще есть вопросы?

– Нет.

– А скажи, тебе нравится? – вкрадчиво спросил Соломоныч. Как же ему хотелось услышать от меня положительную оценку!

Как же он ждал, когда я его похвалю! Словно маленький ребенок, который нарисовал картинку и принес ее показать дедушке. Дедушка надевает очки и долго вертит в руках нарисованное, поворачивая его и так, и этак, безуспешно пытаясь определить, что же это такое изображено. А малыш все это время стоит у него над душой, дожидаясь, когда же деда наконец скажет: «Супер!» И в результате от нетерпения даже мочит штаны.

Как бы не намочил штаны и мой доктор.

Поэтому я поспешил ответить:

– Супер! – и поднял вверх большой палец.

Если по-честному, я нисколько не покривил душой. Картинка действительно была нарисована на пять с плюсом, и ее не надо было вертеть и так, и этак, чтобы разобраться, что же такое на ней изображено.

– Тебе действительно нравится? – переспросил Соломоныч, несколько разочарованный лаконичностью моего ответа. Он рассчитывал на длинную хвалебную речь. Что ж, получи!

– Мне действительно нравится, Александр Соломонович, – напыщенно произнес я. – Я сам, как вы знаете, врач, и мне отлично известно, что подобные операции по изменению внешности проводятся уже давно. Но я даже представить не мог, что возможны такие великолепные результаты. Вы не врач, вы просто волшебник, и я преклоняюсь перед вашим мастерством пластического хирурга. Разрешите пожать вам вашу золотую руку.

Короче, из моей палаты Соломоныч выпорхнул буквально на крылышках, оставив мне зеркало, чтобы я, как красна девица, постоянно смотрелся в него и привыкал к своему новому облику. Чем я и занимался часа два до тех пор, пока ко мне в гости не нагрянул Евгений Валерьевич, – сидел на кровати и гримасничал перед зеркалом, словно полинезийский дикарь после захода к нему в бухту европейского корабля. В конце концов от этого увлекательного занятия меня оторвали.