Орион и завоеватель - Бен Бова

Их речь несколько отличалась от привычной мне речи греков. Я слышал более древний вариант этого языка.

– Клянусь, я просто вижу, как хромец выковывает это могучее оружие на Олимпе!

Все разразились хохотом.

– Смотри, как бы Зевс не позавидовал.

– Нет, он просто выкрал копье у Зевса!

Я стоял, изображая смиренного деревенщину, слушая, как они заливаются хохотом, хлопая себя по ляжкам. Впрочем, их молодой начальник едва улыбнулся.

– Так ты не здешний? – спросил он.

– Нет, я пришел издалека, – отвечал я.

– Ты зовешь себя Орионом?

– Да.

– А как звали твоего отца?

Пришлось наскоро придумать ответ:

– Не знаю. Я не помню своего детства.

– Даже имени отца не знает. – Один из мужчин пнул своего соседа в бок.

– Я воин, – проговорил я, зная, что в их речи нет слова "солдат".

– Ну и воин – смотрите-ка!

Началось всеобщее ликование. Улыбался даже молодой начальник. Возле нас уже собралась толпа.

Бросив копье на землю, я ткнул пальцем в сторону того, кто веселился больше всех.

– И притом лучший, чем ты, болтун! – вызывающе заявил я.

Смех его замер, и на губах заиграла злобная улыбка. Он извлек из ножен бронзовый меч и сказал:

– Молись своим богам, иноземец. Сейчас ты умрешь!

Безоружный, я ждал его нападения. Никто не предложил мне оружия и не возразил против поединка. Болтун был опытным бойцом, руки его покрывали шрамы, глаза жестко смотрели на меня. Я ждал, но уже ощущал, как ускоряются мои реакции, как замедляется течение времени.

Движение мышц на бедре выдало мне его намерения. Воин шагнул вперед и сделал выпад, целясь мне в живот. Я вовремя отступил в сторону и перехватил его кисть обеими руками. Потом перебросил противника через бедро и тотчас же вырвал меч из его руки. Он рухнул на спину, как куль с мокрым тряпьем.

Приставив острие меча к его горлу, я сказал:

– Мои боги услышали мою молитву. А твои?

Он смотрел на меня, и ужас смерти изгонял краски с его лица. Я вонзил меч в землю возле его головы. Ожидая смерти, он крепко зажмурил глаза, но потом понял, что остался жив, и широко распахнул их. Я протянул руку, чтобы помочь ему подняться.

Остальные воины молча глазели на меня.

Обернувшись к молодому начальнику, я сказал:

– А теперь я хочу вступить в твое войско, если подхожу тебе.

Тот помялся и ответил:

– Поговори об этом с моим отцом.

Подобрав копье, я последовал за ним в лагерь, оставив остальных недоумевать. Молодой человек провел меня мимо грубо сколоченного загона, в котором, вздымая пыль и распространяя запах мочи, топтались и ржали кони и мулы. На противоположной стороне раскинулся ряд шатров. Мы направились к самому большому, возле которого на страже стояли два воина в бронзовой броне и с высокими копьями.

– Отец, – позвал юноша, исчезая под пологом шатра. – Я привел новобранца.

Последовав за ним, я оказался перед крепким человеком с густой проседью в волосах и седой бородой, сидевшим за деревянным столом.

Он как раз обедал; стол был уставлен плошками с дымившейся похлебкой и фруктами. Возле серебряного кувшина стояла украшенная драгоценными камнями чаша. В дальнем углу шатра замерли на коленях три молодые рабыни.

Мужчина показался мне странно знакомым; я уже где-то видел эти пронзительные угольно-черные глаза и широкие плечи. Могучие руки, заросшие густыми темными волосами, покрывала сеть белых шрамов. Он посмотрел на меня долгим взглядом, пощипывая бороду, и тоже как будто пытался что-то вспомнить.

– Орион, – произнес он наконец.

Я отступил на шаг и спросил с удивлением:

– Одиссей? Это ты, господин?

Это был действительно Одиссей, которому я служил при осаде Трои. Он стал старше, поседел, лицо его покрылось паутиной морщин.

Он представил мне молодого военачальника; оказалось, что это его сын Телемак.

Царь улыбнулся мне, хотя в глазах читался вопрос: "Годы проявили к тебе больше милосердия. Ты словно и не переменился с тех пор, когда я в последний раз видел тебя на равнине Илиона".

– Где мы – в Итаке? – спросил я.

Лицо Одиссея сделалось серьезным.

– Итака далеко отсюда, – пробормотал он. – Там мое царство, моя жена. – Тут сталь возвратилась в его голос. – И мертвые тела псов, которые хотели похитить мою жену, царство и даже дом.

– А перед нами – Эпир, – сказал Телемак.

– Эпир? – Я слышал это название. В Эпире родится Олимпиада.

Одиссей устало качнул поседевшей головой.

– После долгих лет, которые я провел вдали от жены и дома, боги сочли нужным вновь услать меня в далекие края.

– Боги бывают жестоки, – сказал я.

– Ты прав.

Одиссей пригласил меня и Телемака разделить с ним трапезу. Рабыни бросились из шатра за новыми яствами, тем временем мы пододвинули деревянные табуреты к столу. Я был всего лишь фетом, когда впервые встретил Одиссея, и пусть я был тогда ниже раба, царь оценил мою боевую доблесть и принял в свой дом.

Пока рабыни разливали горячую похлебку по деревянным чашам, Одиссей рассказал мне свою горестную повесть.

Оставив еще дымившиеся развалины Трои, царь направил свои корабли к родной Итаке, но храбрые мореплаватели попали в жестокий шторм, разметавший флот по бурному морю.

– Посейдон всегда не любил меня, – сказал он вполне деловым тоном. – А я еще потом убил одного из его сыновей.

Царь состарился, пытаясь вернуться домой. Корабли гибли, люди тонули. Уцелевшие один за другим покидали Одиссея; не надеясь вновь увидеть Итаку, они оставались в чужих землях, не желая более искать дорогу в родные края.

– А тем временем всякая деревенщина, что обитает на Итаке, толпилась возле дверей моего дома, ухаживая за Пенелопой.

– Эти наглецы вели себя так, словно царство уже принадлежало им, – сказал Телемак. – Они намеревались убить меня.

– Благодарю богов за ум, которым они одарили Пенелопу. У моей супруги характер воина. Вот так! – Одиссей ухмыльнулся. – Она не поверила в мою смерть и не захотела назвать кого-нибудь из настырных проходимцев своим мужем.

Потом они стали подробно вспоминать, как вела себя обнаглевшая знать, «женихи» ели и пили как саранча, спорили и дрались, тиранили слуг, приставали к женщинам, угрожали перебить домашних и челядь, если Пенелопа не выберет одного из них в мужья.