Великий перелом - Гарри Тертлдав

— Нет, они не внутри мечети, они перед нею, — громко проговорил Нье.

Он заинтересовался, что там происходит, и поспешил подойти, чтобы разобраться.

Он увидел, что чешуйчатые дьяволы установили на улице одну из своих машин, которая могла создавать трехмерное изображение в воздухе. Временами они пытались вести с помощью таких машин свою пропаганду. Нье никогда не беспокоился о том, чтобы помешать им: насколько он знал, пропаганда чешуйчатых дьяволов была до того смехотворно слабой, что только усиливала отчуждение их от народа.

Но теперь они предприняли что-то новенькое. Изображение, плавающее в воздухе над машиной, вообще не было пропагандой в обычном понимании этого слова. Это была просто порнография: китайская женщина прелюбодействовала с мужчиной, который был слишком волосат и имел слишком большой нос, чтобы не признать в нем иностранца.

Нье Хо-Т’инг перешел Коровью улицу, направляясь поближе. Сам Нье отличался строгостью нравов и подумал, что маленькие дьяволы надеются спровоцировать аудиторию на проявление низменных инстинктов. Шоу, которое они устроили здесь, было отвратительным и явно бессмысленным.

Когда Нье приблизился к машине, иностранный дьявол, который до этого наклонился, чтобы подергать сосок женщины своим языком, поднял голову. Нье резко остановился, и рабочий с ведрами на коромысле через плечо едва не наткнулся на него и сердито закричал. Нье игнорировал крики парня: он узнал иностранного дьявола. Это был Бобби Фьоре — отец ребенка Лю Хань.

Когда женщина, бедра которой сжали бока Бобби Фьоре, повернула лицо в сторону Нье, он увидел, что это Лю Хань. Он закусил губу. Ее лицо было расслаблено похотью. Изображение сопровождалось звуком. Он слышал легкие вздохи удовольствия, словно сам держал ее в руках.

На картине Лю Хань стонала. Бобби Фьоре хрипел, как свинья под ножом. Оба они блестели от пота. Китаец — послушная собачка маленьких чешуйчатых дьяволов — комментировал звуки экстаза, объясняя толпе:

— Здесь мы видим знаменитую народную революционерку Лю Хань, когда она отдыхает между убийствами. Разве вы не гордитесь, что у вас есть такая личность, объявляющая, что представляет вас? Разве вы не надеетесь, что она получит все, чего хочет?

— Э-э, — сказал один из зрителей, — я думаю, она получает все, что хочет. Этот иностранный дьявол, он — как осел.

Все, кто слышал его, рассмеялись — включая и Нье Хо-Т’инга, хотя усилия, понадобившиеся, чтобы растянуть губы и издать горлом соответствующие звуки, заставили его страдать, словно с него ножами сдирали кожу.

Машина начала показывать новый фильм о Лю Хань — на этот раз уже с другим мужчиной.

— Вот это и есть настоящий коммунизм, — сказал комментатор. — От каждого по способности, каждому по его потребности.

Толпа бездельников и на это отреагировала гоготом. И снова Нье Хо-Т’инг заставил себя присоединиться к окружающим. Первым правилом было не выглядеть подозрительным. Смеясь, он пришел к выводу, что комментатор был, вероятно, гоминдановцем: чтобы использовать марксистскую риторику в пародийной форме, надо быть с ней знакомым. Он запомнил этого человека, чтобы впоследствии убить, если удастся.

Постояв пару минут, Нье вошел в мечеть. Он искал человека по имени Су Шун-Чин и обнаружил его подметающим пол. Это говорило об искренности и посвящении себя долгу. Если бы Су Шун-Чин занимался своим делом исключительно ради прибыли, то неприятную часть работы приказал бы делать подчиненному.

Он посмотрел на Нье без особой радости.

— Как вы можете ожидать, что мы будем работать с людьми, которые не только безбожны, но еще и ставят грязных девок в положение властителей? — строго спросил он. — Чешуйчатые дьяволы готовы издеваться над вами.

Нье не упомянул, что они с Лю Хань были любовниками. Вместо этого он сказал:

— Бедная женщина была схвачена маленькими чешуйчатыми дьяволами, которые под страхом смерти заставили ее отдавать свое тело этим мужчинам. Что удивительного, если она теперь горит желанием мести? Они стараются дискредитировать ее, чтобы понизить ее эффективность как революционного лидера.

— Я видел некоторые из картинок, которые показывают эти маленькие дьяволы, — ответил Су Шун-Чин. — На одной или двух — да, действительно женщина Лю Хань выглядит так, будто ее насилуют. Но на других — тех, где она с иностранным дьяволом с пушистой спиной и грудью, — она только наслаждается. Это очень заметно.

Лю Хань была влюблена в Бобби Фьоре. Может быть, поначалу это была лишь близость двух униженных людей, у которых не было другого утешения, кроме друг друга, но потом между ними возникло настоящее чувство. Нье знал это. Он также знал, что иностранный дьявол тоже любил ее, даже если и не старался сохранять ей верность.

Неважно, насколько верным все это было, но для кади это не имело никакого значения. Нье попробовал другой способ.

— Чего бы она ни делала в прошлом — и что маленькие дьяволы показывают теперь, она делала только потому, что иначе ее бы уморили голодом. Возможно, она не все ненавидела; возможно, этот иностранный дьявол вел себя прилично по отношению к ней в таком месте, где трудно найти что-то приличное. Но что бы она ни сделала, это грех чешуйчатых дьяволов, а не ее, и она раскаивается в том, что сделала.

— Возможно, — сказал Су Шун-Чин.

По китайским понятиям его лицо было слишком длинным и костистым, возможно, среди дальних предков он имел одного или двух иностранных дьяволов. Черты его лица отражали лишь суровое неодобрение.

— Вы знаете, что еще чешуйчатые дьяволы сделали с женщиной Лю Хань? — сказал Нье. Когда кади покачал головой, он объяснил: — Они фотографировали, как она рожает ребенка, сфотографировали, как ребенок выходит наружу между ее ног. Затем они украли его, чтобы использовать для своих целей, как будто он вьючное животное. Такие картинки они вам не покажут, могу поклясться.

— Это в самом деле так? — спросил Су Шун-Чин. — Вы, коммунисты, мастера придумывать ложь, чтобы помочь своему делу.

Нье сам считал все религии ложью, но возражать не стал.

— Это в самом деле так, — тихо ответил он. Кади изучающе посмотрел на него.

— Теперь вы мне не лжете, — сказал он наконец.

— Теперь я вам не лгу. — согласился Нье.

Он не хотел придираться к последним словам; затем он увидел, что Су Шун-Чин печально кивает, словно одобряя его признание в прежней лжи. Нье продолжил:

— На самом деле женщина Лю Хань после картинок, которые показывают чешуйчатые дьяволы, приобретает лицо, а не теряет его. Это доказывает, что маленькие дьяволы так боятся ее, что хотят дискредитировать любыми средствами, какие у них есть.

Су Шун-Чин пожевал губами, словно человек, обгладывающий мясо с куска свинины с множеством хрящей.

— Возможно, в этом есть доля правды, — сказал он после длинной паузы.

Нье стоило больших трудов скрыть облегчение, которое он испытал, когда кади добавил: