Ведьмина сила - Дарья Гущина

Слезы давно вышли. А боль осталась. Острая, мучительная, то сковывающая тело, то бьющая дрожью. Но страшнее вины была беспомощность, скручивающая бессильные руки, разъедающая душу. Исправить бы всё… Если не повернуть время вспять, то хотя бы… исправить. Найти силы и знания. И спасти. И пусть потом наставница на нее даже не взглянет… Лишь бы выжила. И как теперь смотреть в глаза ее семье?..

Знания… То, что всегда делало законопослушных ведьм слабее отступников. Сейчас от прежней роскоши подрастающему поколению достаются жалкие объедки. Магия перестала быть силой. Из творчества превратилась в тупое ремесло. В работу. Десять-двадцать заклятий «на руках» — изученных, натренированных, остро отточенных и оттого опасных… И невыносимо скучных. И уже не всегда можно убить тех, кто заслужил смерть. И спасти тех, кто достоин жизни. И Ехидна, мразь, в чем-то по-своему права…

Да, Ехидна… Она ведь много говорила, многое рассказывала… И это почти сработало в случае с Музой. Почти… Решение пришло внезапно. Точно во время «общения» с безумной ведьмой мозг, впитывая информацию, усваивал, обрабатывал, анализировал и искал, искал, искал… И нужен был только повод — искра, чиркнувшая рядом с фитилем спичка, опасность взрыва… Чтобы фитиль загорелся, разгоняя тьму и указывая на необходимое. И появилось понимание. И — решение.

И схлынула беспомощность. Мара поняла, что нужно делать, и поверила в свои силы. Да, всё получится. Только бы ее пустили к наставнице, хоть на полчаса, чтобы извиниться, признать себя слабовольной дурой и рассказать о спасении. Только бы…

Скрипнула дверь, и Мара невольно вздрогнула, обернулась. Здесь ее, виноватую, искали бы в последнюю очередь — здесь, в комнате Эллы. Но Павел Сергеевич, глава наблюдателей, неплохо знал своих подчиненных.

Безэмоционально посмотрев на нее, начальник сухо сказал:

— Вот ты где… Идем.

— Куда? — насторожилась Мара.

— Туда.

— Зачем?

— Затем.

— Очень содержательный диалог, — привычно съязвила она.

А Павел Сергеевич посмотрел строго и спокойно, слишком спокойно, сказал:

— Элла умирает. Она пришла в себя, но как надолго, не скажет ни один целитель. Она хочет тебя видеть. Идём. Говорит, у нее не больше трех минут… до полуночи.

Взгляд Мары предательски метнулся к настенным часам. Сейчас — почти десять вечера, но палач, будучи целителем, заранее ощущает свой уход из жизни. Значит, часа два у них есть.

Должно хватить.

Опыт — огромная сила. Пострашнее магической.

Сергей Лукьяненко «Сумеречный Дозор»

Проснувшись, я с минуту смотрела в потолок и не могла понять, что меня разбудило. Но что-то разбудило. Потянувшись, я села и глянула на часы. Почти полдень. Поспала мало, но хорошо. Чувствовала себя отдохнувшей… и неуверенной. После вчерашнего безумия в душе было неуютно. Чуждо. Но очень правильно.

Вот так: приходишь в себя — а там никого нет… Никого прежнего и привычного. Только давно забытое, убитое и похороненное, но зачем-то восставшее из мертвых.

Встав в постели, я прислушалась, принюхалась и поняла, от чего проснулась. Взяла рюкзак и вытряхнула из него всё на ковер. Зелья, перчатки, телефон… и пепел. Пояс из амулетов превратился в пепел, уцелело лишь три амулета. Вчера, после стычки с Наядой, помня о свойствах маяков, я сняла его, убрав в рюкзак, чтобы не потерять в сумасшедшем полете, и не зря.

Я поворошила пепел, стряхнула его с уцелевших поисковых амулетов. Вероятнее всего, сработали ловушки в гробницах. Дабы защитники не попали в руки Сфинкса — или не вернулись к Ехидне, их ринулись изымать. И огребли. Я ухмыльнулась. И «курятник» проредила (Ехидны или Сфинкса — не суть важно), и от тех, кто предположительно служил телом-порталом для Ехидны избавилась. И хорошо бы, больше оных не осталось…

Да, вероятно, выжило лишь четверо последователей, трое из которых у меня на «мушке», а последний, Сфинкс, преследует свои цели. И Ехидне придется рискнуть и явиться ко мне раньше времени — использовать меня как портал для перемещения сюда, к выплеску. А я готова. К битве за своё тело — давно готова. Но вот вопрос: жива ли Муза?

Потянувшись, я не спеша умылась и заглянула в холодильник. Только полки и включенный свет… И так же неспешно оделась, натянув джинсы и легкий свитер, собрала рюкзак и выпила кофе. Торопиться уже некуда. Да и незачем. Три амулета я добуду в ближайшее время, а четвертый, от Ехидны, явно находящийся у Сфинкса, можно и бабе Зине поручить. Хорошо не быть единственным воином в поле, то есть в холмах…

За кофе я решила сначала поесть в ближайшей же столовой, а потом наведаться к Анатолю Михайловичу, который пока не покинул город, окопавшись в родном морге, и проведать заклинателей. Вернее, заклинательницу. Отец Федор в городе не ощущался, а Динара Сафиулловна зачем-то находилась в больнице. Угрозы ее жизни я не видела, значит, бдит за нечистью. А Стёпа… пусть отдохнет денек-другой. Хороший крепкий сон еще никому не вредил, особенно перед дальней дорогой к гробницам, где еще могут таиться живые и опасные особи из «курятника».

День выдался чудесный — солнечный, ясный, свежий. Город, отмытый от первой весенней пыли, сиял окнами и стальными крышами. Тротуары устилали сломанные ветки и сорванные ветром яблоневые лепестки. Люди высыпали на улицу, оживленно обсуждая грозу — и старушки на лавочках, и стайки мамаш с колясками, и детвора на скейтах, самокатах и роликах, шумно проносящаяся мимо меня. А я шла строго к кафе и наслаждалась. Жизнью.

Искрящаяся сила жизни людей пахла озоновой свежестью и почему-то пихтой, витала в воздухе теплой дождевой моросью, оседала на лице, питала «уголь». Да, вчерашняя буря не случайна. Может статься, этот выплеск людской силы — единственный щит для их жизней против выплеска колдовского…

В кафе я наелась первым, вторым, третьим и компотом за двоих. Хозяин, седовласый грузин, смотрел на меня одобрительно и норовил подсунуть то шашлык, то хотя бы салатик «за счет заведения». Я с радостью съела всё, что влезло, а остальное попросила с собой. Мало ли, ночь долгая, а «пациенты» — вредные и сопротивляются.

Доедая последнее пирожное, я достала планшет и проверила почту. А в ответ — тишина. Поколебавшись, я настрочила два письма: короткое и пояснительное — начальнику, еще более короткое и тезисное — мужу. Но отправлять не стала, оставила в черновиках. Примчится еще… и попробуй, уйди тогда. Или успею отправить, или не вернусь, и мою почту взломают. И всё поймут. Задумалась о письмах детям и поняла, что они лишние. Откуда-то из глубины души, там, где семья всегда была рядом, пришло понимание — знают. Так же, как все эти пять лет знали, что я далеко, но жива и здорова.

Одобряют или нет, отпускают или нет — этого я не поняла. Но успокоилась. Убрала планшет, собрала контейнеры с едой, поцеловала грузина в щеку и посулила здоровья его роду на веки вечные. Что, кстати, льстивой ложью не было. Он, помявшись, смущенно спросил о внуке — а то ж одни девки, дело-то кому-то надо передать! — и я пообещала: будет. Познакомитесь. Передадите.