Слуги правосудия - Энн Леки

— Мне никогда не поручали отыскать тебя, — сказала я. — Я обнаружила тебя совершенно случайно. Насколько мне известно, тебя никто не ищет. — Жаль, что я не могла пошевелить рукой, отмахнуться от нее.

— Тогда зачем ты здесь? Это не подготовка к аннексии, их больше нет. Так мне сказали.

— Аннексий больше нет, — согласилась я. — Но дело не в этом. Дело в том, что ты можешь поступать, как тебе нравится, у меня нет приказа доставить тебя назад.

Сеиварден размышляла над этим шесть секунд, а потом сказала:

— Я пытался соскочить до этого. Я и в самом деле соскочил. На той базе, куда я попал, была программа: если соскакиваешь, дают работу. Один из их сотрудников затащил меня туда, и вычистил, и рассказал про сделку. Работа дерьмовая, сделка полная чушь, но с меня было довольно. Я подумал, что с меня хватит.

— И сколько удалось продержаться?

— Неполных шесть месяцев.

— Ты понимаешь, — сказала я, помолчав две секунды, — почему у меня на этот раз совершенно нет доверия к тебе?

— Поверь мне, я понимаю. Но это — по-другому. — Она наклонилась вперед и очень серьезно произнесла: — Ничто так не очищает помыслы, как идея приближающейся смерти.

— Это воздействие часто носит временный характер.

— Они, на той базе, говорили, что могут дать мне кое-что такое, чтобы кеф никогда на меня не действовал. Но сначала я должен разобраться с тем, что заставило меня принимать его, потому что в противном случае я бы просто нашел что-то другое. Полная чушь, но, если бы я правда хотел, я бы сделал это тогда.

В доме Стриган она говорила, будто причина, по которой она начала принимать кеф, была простой и ясной.

— Ты сказала им, почему начала это? — (Она не ответила.) — Ты сказала им, кто ты?

— Конечно нет.

Я догадалась, что эти два вопроса были в ее сознании одним и тем же.

— Ты смотрела смерти в лицо там, в Гарседде.

Она чуть заметно вздрогнула.

— И все изменилось. Я очнулся, и все, что у меня осталось, — это прошлое. Тоже не очень хорошее, никто не хотел говорить мне, что произошло, все были такими вежливыми и жизнерадостными, и все это было фальшью. Я не видел для себя никакого будущего. Послушай. — Она подалась вперед с сосредоточенным видом, дыхание ее несколько участилось. — Ты здесь — одна, сама по себе, — очевидно, потому, что ты для этого подходишь, иначе тебя не послали бы. — Она замолчала, быть может из-за мысли, кто для чего подходит и кого куда послали, но затем выкинула это из головы. — Но в конце концов, ты можешь вернуться в Радч и найти людей, которые знают тебя, которые помнят тебя лично, место, которое тебе подходит, даже если ты не всегда там живешь. И куда бы ты ни отправилась, ты по-прежнему остаешься частью этой системы, и, даже если никогда не вернешься, ты всегда знаешь, что она там. Но когда открыли тот отсек временной приостановки жизнедеятельности, все, кто когда-либо испытывал ко мне личный интерес, были мертвы уже семьсот лет. Возможно, дольше. Даже… — Ее голос задрожал, и она остановилась, уставившись в какую-то точку за мной. — Даже корабли.

Даже корабли.

— Корабли? Не только «Меч Настаса»?

— Мой… первый корабль, на котором я служил. «Справедливость Торена». Я думал: возможно, если бы я сумел найти, где его разместили, я смог бы отправить послание и… — Она отрицательно махнула рукой, будто стирая остаток фразы. — Он исчез. Около десяти лет назад… постой-ка… Я потерял счет времени. Около пятнадцати лет назад. — (Ближе к двадцати.) — Никто не смог сказать мне, что случилось. Никто не знает.

— А какие-нибудь из кораблей, на которых ты служила, испытывали к тебе особенно нежные чувства? — спросила я старательно-ровным голосом. Безразличным.

Она моргнула. Выпрямилась.

— Странный вопрос. У тебя есть опыт общения с кораблями?

— Да, — ответила я, — как ни странно.

— Корабли всегда привязаны к своим капитанам.

— Не так, как раньше. — Когда некоторые корабли сходили с ума из-за смерти своих капитанов. Это было очень, очень давно. — И кроме того, у них есть любимцы. — Хотя любимец не обязательно знает об этом. — Но это не имеет значения, не так ли? Корабли — не люди, и они созданы, чтобы служить, быть привязанными, как ты выразилась.

Сеиварден нахмурилась.

— Сейчас ты рассердилась. Ты хорошо это скрываешь, но ты рассердилась.

— Ты горюешь по своим кораблям, — спросила я, — потому, что они мертвы? Или потому, что эта утрата означает, что их здесь нет и ты не чувствуешь связи с ними, не чувствуешь, что о тебе заботятся? — (Молчание.) — Или ты думаешь, что это одно и то же? — (По-прежнему нет ответа.) — Я отвечу на собственный вопрос: ты никогда не была любимицей ни одного корабля, на котором служила. Ты не веришь, что это возможно — чтобы у корабля были любимцы.

Глаза Сеиварден округлились — может, от удивления, может, от чего-то еще.

— Ты знаешь меня слишком хорошо, чтобы я поверил, что ты здесь не из-за меня. Я считал так с той минуты, как только действительно над этим задумался.

— Значит, это произошло не так уж давно, — заметила я.

Она проигнорировала это.

— Ты — первая, с тех пор как открылся тот отсек, кто кажется мне знакомым. Словно я узнаю тебя. Словно ты узнаёшь меня. Я не понимаю, отчего это так.

Я-то, конечно, понимала. Но это был неподходящий момент сказать об этом, объяснить, когда я обездвижена и уязвима.

— Я заверяю тебя, что я здесь — не из-за тебя. Я здесь по личному делу.

— Ты спрыгнула с того моста за мной.

— И я не стану причиной, по которой ты завяжешь с кефом. Я не беру ответственности за тебя. Ты сделаешь это сама. Если ты на самом деле собираешься это сделать.

— Ты прыгнула с того моста за мной. Упала с трехкилометровой высоты. Даже выше. Это… это… — Она умолкла, качая головой. — Я остаюсь с тобой.

Я закрыла глаза.

— В тот миг когда я хотя бы подумаю, что ты снова собираешься у меня украсть, я переломаю тебе ноги и брошу, и ты увидишь меня снова только в случае совершенно невероятного совпадения. — Хотя для радчааи совпадений как таковых не бывает.

— С этим не поспоришь.

— Я бы не рекомендовала.

Она хохотнула, а затем умолкла на пятнадцать секунд.

— Тогда скажи мне, Брэк, — сказала она после, — если ты здесь по личному делу и я тут ни при чем, почему в твоем рюкзаке один из гарседдианских пистолетов?

Восстановители удерживали мои руки и ноги так, что они были абсолютно неподвижны. Я не могла даже оторвать от кровати плечи. Врач ворвалась в палату, ее бледное лицо было залито краской гнева.

— Лежи смирно! — воскликнула она, и затем повернулась к Сеиварден. — Что ты сделал?