Ваш выход, княжна - Лариса Шкатула

Для начала он промыл рану. Крови действительно немного. А вот что делать дальше?

Сказалось-таки напряжение предыдущих дня и ночи – Ян никак не мог сосредоточиться. Он стал думать о том, что без его помощи раненая девушка умрёт, и сразу успокоился; положил руку на рану, и в мозгу его возникла картина: пуля вошла в тело, прошла по прямой, но ударилась о кость и застряла в мякоти плеча.

Если выводить её наружу тем же путем, как в случае с Иваном, девушке придётся тяжело, тем более что рана уже стала воспаляться. Он решил вывести пулю кратчайшим путем. Это тоже будет болезненно, но зато быстро.

Ян почувствовал, как клинок, который он держал перед собой на всякий случай – вдруг его способность притягивать железо в самый ответственный момент изменит ему? – прилип к руке. Опять запульсировала в ладонях сила, которой он пока не знал названия. Пуля с силой вырвалась из плеча и звякнула о клинок. Раненую подбросило на ложе, как от удара, и она с криком упала назад.

– Ничего, Сережка, потерпи, – Ян откинул окровавленный кусок свинца, осторожно промокнул рану и, как мог туго перебинтовал.

Потом укутал её полушубком, влил в рот несколько капель коньяка: раненая глубоко вздохнула.

– Теперь поспи, – ласково сказал ей Ян, впрочем, не вполне уверенный, что его слышат, и отхлебнул из фляжки изрядный глоток. – Не бойся, заживет, как на кошке!

И решив, что ему самому не мешает отдохнуть, осторожно примостился рядом.

Катерина с Герасимом шепотом переговаривались.

– Откуда у тебя этот рубец? – расспрашивала она, рассматривая его правую ладонь.

– Грехи молодости, – пошутил он, но, заметив, как по лицу любимой пробежала тень, посерьезнел. – Было дело: конные жандармы демонстрацию разгоняли. Нет-нет, я не революционер. Так, любопытный прохожий. Просто я увидел, что один из них уж больно лютует: шашкой машет, ровно обычной палкой. Друга моего рубанул. Ну, я и обозлился. Схватил шашку прямо за лезвие, да и сдернул этого рубаку с коня. Руку, конечно, здорово порезал. Врачи сказали: нервы повреждены. Мол, калекой останусь, пальцы больше работать не будут. Я подумал: как же так – рыбаку без пальцев? Да ещё правых. Справку мне тогда и выдали: к службе в действующей армии непригоден. Я и вовсе было духом пал, да мать посоветовала к бабке-знахарке сходить. Та руку мне стала парить, травы какие-то прикладывать. Сказала: будешь здоров, только вот так, да так пальцами работай, не ленись. И точно. Рука всё чувствует, пальцы гнутся – ты не заметила?

Катерина покраснела.

– Хулиган!

– На судно своё, в Севастополь, я больше не вернулся. Воспользовался справкой: калека – так калека. Правда, не выдержал, к анархистам примкнул, – да это уже другой сказ. Теперь вот опять приходится калекой прикидываться…

– Удавальник! 33 – хлопнула его по ладони Катерина. – Скилькы ж в тебе вады! 34

– Значит, теперь ты меня любить не будешь? – шутливо пригорюнился атлет.

Загремели засовы, и дверь камеры с грохотом распахнулась. Солдат-охранник, грубо коверкая, позвал:

– Василий Аренский!

Директор труппы растерянно оглянулся на товарищей.

– Ничего страшного не будет, я чувствую, – ободряюще улыбнулась ему Ольга.

Аренский, будто именно этих слов ему и не хватало, приосанился и бодро последовал за конвоиром. Циркачи было притихли в ожидании возвращения Василия, как вдруг Алька, разглядевший, наконец, происходящее во дворе, который уже освещался электрическими фонарями, закричал:

– Нашу повозку грабят!

Артисты заволновались.

– Как так можно, грабить? – больше всех обеспокоилась хозяйственная Катерина. – Это армия але банда?

Ольга с Вадимом переглянулись; им одновременно пришла в голову мысль: в повозке оружие!

Не сговариваясь, они вскочили, подбежали к двери и стали в неё барабанить. Через некоторое время дверь отворилась, и на пороге камеры возникли два немецких офицера.

– Вас волен зи? 35 – холодно спросил один из них с погонами лейтенанта.

– Герр официр, дорт, им хоф, штет унзере ваген 36, – взволнованно начал объяснять Вадим Зацепин.

– Ничего с вашей повозкой не сделается, – на чистом русском прервал его второй офицер в мундире обер-лейтенанта. – Производится обычный обыск. Мы проверяем, нет ли у вас оружия, взрывчатых веществ…

– Гельмут! – удивленно окликнула его Ольга.

– Княжна Лиговская. – не сразу узнал он. – Простите, здесь такой тусклый свет. Вот уж поистине, жизнь полна сюрпризов. Момент… Я смотрел документы, там нет вашей фамилии!

Дядя Николя говорил ей: если нельзя сказать правду и нельзя промолчать, – лучше всё же сказать правду. Ольга так и решила, будь что будет! В любом случае, за собой на дно она товарищей не потащит.

– Дело в том, что я живу по чужому паспорту, – сказала она, ужасаясь собственной откровенности.

– Для всех окружающих я – цирковая артистка Наталья Соловьева. Никто не подозревал, что я – княжна. Вы, Шрайбер, раскрыли мое инкогнито. Я бы многое могла вам рассказать… в другой обстановке.

Ольга говорила и краем глаза отмечала на лицах артистов изумление её игрой и неприкрытым кокетством. А ведь она просто старалась изо всех сил отвести от них беду.

– Понимаю, – медленно проговорил немец. – И всё равно, я рад. Вы – моя гостья. К сожалению, ваши спутники пока останутся здесь. Вас я попрошу пойти со мной.

Он сделал приглашающий жест рукой и пропустил Ольгу вперед, на ходу бегло объясняя случившееся идущему рядом лейтенанту. Ольга знала немецкий язык достаточно хорошо, чтобы понять: Шрайбер говорил лейтенанту, что встретил знакомую девушку, из богатой русской семьи, которая волею обстоятельств вынуждена добираться в родной Петербург с цирковой труппой. О паспорте на чужую фамилию Гельмут благоразумно умолчал. Лейтенант молча дослушал, козырнул и скрылся за одной из дверей. Шрайбер провёл Ольгу дальше по коридору в свой кабинет.

– Мне называть вас – господин обер-лейтенант? – пошутила Ольга, устраиваясь в большом кожаном кресле по другую сторону стола.

– А вы изменились, – Шрайбер сел в свое кресло, продолжая внимательно рассматривать девушку. – Стали проще и…

– Вульгарнее?

Он поморщился.