Парадоксы 1941 года. Соотношение сил и средств сторон в начале Великой Отечественной войны - Александр Русаков

Это преимущество вроде бы не столь уж и велико, но его увеличивали другие факторы: лучшая организация, управляемость немецких танковых войск, их превосходство в укомплектованности и сбалансированности, а также в боевом опыте и выучке личного состава. При этом танковые соединения вермахта имели большое, вплоть до многократного, превосходство над примерно одинаковыми с ними по численности танков соединениями РККА в числе артиллерийских орудий, автомашин и других видов техники и вооружения. Усугубляли ситуацию в пользу немцев тактическая внезапность совершенного ими нападения, фактор первого удара, прочный захват ими инициативы и ход войны в основном по планам их командования. В результате с первых же ее дней немецкие танковые войска вели победоносное наступление, а действия наших танкистов в основном были неудачными.

И в заключении этой главы хотелось бы еще сказать несколько слов об особой разновидности патриотизма – танковом. Именно он, как нетрудно догадаться, вызывает у многих наших соотечественников излишне оптимистичную, сильно завышенную оценку состояния танковых войск, а также достоинств отдельных видов танков СССР, ну и, соответственно, обратную оценку в отношении танков Германии. Автор и сам когда-то был таким патриотом – в далеком детстве под впечатлением от фильмов «Трактористы», «На войне как на войне», песни «Три танкиста» и иных замечательных произведений искусства. Но одно дело – кино, другое – жизнь. Одно дело в песнях громить японцев или абстрактных врагов и гордиться своими танками, а другое дело в реальности воевать с немцами! Хотя японцев, конечно, достаточно легко побеждали тогда не только в песнях.

Наша страна – самая лучшая, мы – лучше всех, наша техника и оружие – лучшие в мире, наши танки – самые танкастые танки! Вот так примерно мыслят и говорят ура-патриоты вообще и танковые патриоты в частности. Красиво и приятно! Однако это не только наивно, по-детски, но и порой опасно для верной оценки обстановки и выбора правильных решений. Хотя, конечно, при продвижении нашего вооружения на мировых рынках подобные высказывания являются, по-видимому, весьма полезными. Ну и в праздники еще вполне уместно погордиться.

Конечно, патриотизм – это хорошо. В нем мы не только выражаем свои вполне естественные и благородные чувства, но и благодаря ему способствуем укреплению нашего общего дома – Отечества. Но по-настоящему хорошо то, что хорошо в меру. И слишком хорошо уже может быть нехорошо. Поэтому гордиться своей страной, отдавать дань уважения достижениям ее сыновей, в том числе в создании боевой техники и вооружения, не только можно, но и нужно. Вот только не надо от избытка патриотических чувств терять голову. Нужно оставаться объективным, адекватным, честным перед самим собой и другими людьми. И от правды истории не уйдешь. Поэтому, если мы чрезмерно восхваляем наши довоенные танки, то мы тем самым принижаем наших танкистов. Ведь летом 1941 года победителями были немецкие танковые войска, а не наши.

Вообще, постановка вопроса о том, чьи танки в начале войны были лучше, чем любят по-прежнему баловаться многие историки, имеет право на существование лишь постольку поскольку. Ибо ответ на этот вопрос уже давно дала сама история: чьи танки были лучше, доказали бои лета 1941 года. Мало ли кто что намерял в танках и какие цифры написал в отчетах об их численности и характеристиках. Отчеты писать и легенды сочинять не так уж и трудно. Куда труднее победить в боях. И побеждали тогда немцы при решающей роли своих танковых войск, причем сокрушительно, в большинстве боев и практически во всех сражениях. А танки, как ни крути, главная сила танковых войск.

Конечно, при желании всё можно свалить на наших танкистов, на командующих фронтами, армиями и мехкорпусами, наконец, по заведенной со времен Хрущева традиции на Сталина и его приближенных. Мол, конструкторы и производственники у нас были хороши, и они создали множество превосходных танков, а танкисты, военачальники и Главком – дураки, неумехи и негодяи, которые не сумели ими воспользоваться. Но как-то не хочется ни на кого сваливать и быть субъективным. Так не бывает. Государство у нас было одно, и народ, как говорится, из одного теста был сделан. В конце концов, танки создавались по заказу и при приемке военных, а их создание и производство осуществлялось под руководством всё того же Сталина. Так почему советские руководители из хороших, какими, получается, были, когда танки создавались, вдруг резко стали плохими, когда они стали применяться?!

Короче говоря, наши танки в начале войны были пока еще хуже немецких. При этом в количественных, валовых показателях их производства СССР в целом значительно превзошел Германию, но в качественных характеристиках танков ее уровня отнюдь не достиг. И главная причина этого вполне объективная: многовековое научно-техническое и образовательно-кадровое отставание России от этой технически передовой страны. Как ни старайся, но невозможно было наверстать за годы то, что складывалось веками. Помогли немцам также сырьевая база и заводы оккупированных ими стран, а также захваченные ими танки и прочие трофеи.

Роль авиации в вооруженных силах сторон и значение ее в начавшейся войне недооценивать, казалось бы, трудно. Все вроде бы понимают, насколько это грозная сила – боевые самолеты. Летают чуть ли не везде, где хотят. Сверху могут обнаружить и атаковать почти любую цель, хоть на поле боя, хоть в прифронтовой полосе, хоть даже в тылу. Перед глазами так и встают картины авиационных ударов по позициям наземных войск, после которых зачастую не остается ничего целого и живого. Или можно вспомнить многочисленные факты опустошительных налетов бомбардировочной авиации на составы и колонны, железнодорожные станции и транспортные узлы. Либо вспоминаются ужасные виды разбомбленных жилых кварталов осажденных городов.

Однако при сопоставлении сил сторон боевой авиации в работах большинства историков отводилось, как представляется, довольно скромное место. Почему? Надо полагать, что дело здесь не столько в чьих-то упущениях, сколько во вполне объективных причинах. Во-первых, пределы действия ВВС были в то время не столь уж и широкими. И технические, боевые возможности самих самолетов имели весьма ограниченный характер, и погода с ландшафтом местности нередко им мешали, и силы ПВО противостоявшей стороны – тем более. Да и вообще, самолеты не только наносили удары по наземным целям, но и, наверное, не меньше воевали против самолетов противника. Во-вторых, успех сражений решался в конечном итоге на поле боя, а отнюдь не в воздухе. И в целом сухопутные, наземные войска в своей роли намного превосходили военную авиацию. Хотя она, возможно, и была тогда важней любого из родов сухопутных войск, взятого в отдельности.

Существовали, однако, и почти прямо противоположные представления. Считалось, например, что боевая авиация способна играть главенствующую роль в военных конфликтах, или даже и вовсе, что выигрывать войны можно всего лишь мощными авиаударами по важнейшим объектам противника. Вспомним, например, доктрину Дуэ: будто бы если удастся разбомбить важнейшие экономические, инфраструктурные и иные объекты государства-противника, то его правительство можно принудить к капитуляции. Вероятно, для ограниченных войн определенного типа, да еще против явно более слабого противника это могло быть близким к истине, но поскольку Великая Отечественная была самой что ни на есть полномасштабной и тотальной войной почти равных по своей силе сторон, все эти доктрины и концепции к ней были совершенно неприменимыми. Да и нереально было немцам накрыть не только огромную территорию СССР, но и даже его основные регионы. Что касается решающей роли боевой авиации в иных военных кампаниях того времени, то нечто подобное происходило опять-таки лишь в определенных условиях, например во время германо-британского противоборства в 1940–1941 годах.