Страх и его слуга - Мирьяна Новакович

У источника была очередь. В основном женщины. Они дрожали, было холодно, по утрам в Иерусалиме всегда холодно, за исключением середины лета. Иерусалим в горах, на высоте. Люди наполняли кувшины и мехи, вода текла быстро, но очередь росла. Марию Магдалину я не увидел. У нее было обыкновение опаздывать.

Я топтался на месте, мне тоже было холодно, хотя по сравнению с остальными я был одет гораздо теплее и лучше. Женщины на меня не обращали внимания, скромно ждали своей очереди, к источнику подходили спокойно, наливали воду и уходили. Я подумал, а вдруг она не придет вовсе. Ей так будет легче — не прийти вообще, чем прийти, повести меня туда и разочароваться. Это было бы так по-человечески, отказаться посмотреть правде в глаза. Я бы ее прекрасно понял. Синедрион распорядился положить на гроб такой камень, что и полкогорты не сдвинет его, а куда уж горстке его учеников, которые, завися от добросердечия людей, постоянно голодали. Кроме того, Мария Магдалина была не такой женщиной, которая согласилась бы на обман. Если бы апостолам все-таки удалось отвалить камень и выкрасть тело, она отреклась бы первой.

«Пошли!» Это был ее голос. Значит, пришла все-таки. С ней были еще две женщины. Они несли какие-то посудины и узелки. Я принюхался. Миро. Значит, собирались обмыть и миропомазать тело. Значит, и они не верили в воскресение. Мы пошли все вместе. Мария шла первой, за ней те две женщины, потом я. Время от времени я оглядывался, подозревал, что Петр и остальные могли за нами следить. Однако у нас за спиной никого не было.

Мы не шли прямо к Голгофе, а кружили вокруг нее. Мне показалось, что Мария Магдалина хочет запутать следы. Круги медленно, но верно сужались. Это меня нервировало. Никто за нами не шпионил, я был в этом уверен, подстерегать нас могли только наверху. А раз засада ждала у гроба, то все эти передвижения вокруг да около не имели смысла. Спираль сужалась, мы поднимались все выше и выше. Утро набирало силу, становилось все теплее. В какой-то момент я увидел гроб и камень, закрывающий вход в него. Он действительно был огромным. Мы делали очередной виток, Мария шла так быстро, что время от времени мне приходилось переходить на бег.

На следующем витке, когда мы снова увидели гроб, Мария, видно, решила отказаться от подъема по спирали и устремилась вверх на гору по прямой к гробу. Я никого не видел. Мы были одни, вчетвером. На самом верху белели три пустых креста. Гроб был неподалеку от них, может, в сотне шагов.

Мироносицы вдруг остановились. И я остановился, сам не знаю почему. Я хотел спросить у Марии, но голос отказал мне. Тут я увидел его.

Он был в белом, одно его крыло касалось земли, другое было устремлено вверх, словно он собирался взлететь. В правой руке держал посох. Левой указывал направо. На гроб.

Только теперь я заметил: камень отодвинут. Ненамного, но достаточно для того, чтобы можно было вынести тело. Мария вошла туда не раздумывая. За ней, немного поколебавшись, и две другие женщины. Я остался там, где стоял. Я смотрел на ангела. Он тоже смотрел на меня. Потом засмеялся, спрыгнул с камня, на котором сидел, и просто-напросто ушел. Я следил за ним взглядом, покуда мог, а, когда его поднятое крыло исчезло за каменной глыбой, подошел к камню.

Мария выглянула. Поманила меня пальцем. Я покачал головой. Она вышла и подошла ко мне.

«Он воскрес», — сказала она.

«Его украли», — ответил я.

«А ангел?»

«Какой ангел? Нет никакого ангела. Это один из апостолов, переодетый. Его обклеили перьями погуще. Я видел, как он ушел. Почему не улетел, раз он ангел, раз у него есть крылья?»

Ты понимаешь, Новак? Воскресение было просто обычным трюком, обманом. И все его участники тоже. Маскарад для легковерных. Беззубый носил маску божьего сына. Апостол — маску ангела, Мария — маску женщины, которая меня любила… Теперь понимаешь?

Мы делали уже седьмой круг вокруг лачуги, которая была сейчас всего в тридцати шагах от нас.

— Что, может, пойдем спать? Как считаете? — сказал Новак.

— Пойдем. Я закончил рассказ. Больше мне сказать тебе нечего. Это конец.

3.

Мы вошли в лачугу. Я лег и тут же заснул. Вероятно, свежий воздух меня одурманил. И прогулка. Спал я до самого утра, пока меня не разбудили сообщением, что блондин и Исакович мертвы. Мы быстро собрались, никто не стал никому ничего объяснять. По-видимому, все чувствовали, что с них хватит.

Пора было возвращаться в Белград, в белый город и мрачное место, где все могло закончиться. Я не жаждал развязки. И не мечтал о том, чего не произошло. Был я и были они, точнее говоря, был он. Слишком много действующих лиц, много масок, и все слились в одно целое. И все решения пришли к общему знаменателю: я или они, я или он. Чарльз Кинбот сказал, что различия от дьявола, а совпадения от Бога.

Новак оседлал коней, и мы пустились в обратный путь. Никто ни о чем не спрашивал, никто ничего не говорил. Рыжеволосого все считали рыжеволосым, возможно, даже и он сам.

Мы скакали уже более часа. Я не уверен, что мы двигались по нужной нам дороге, казалось, что мы часто объезжаем какие-то неизвестные нам препятствия или спрямляем путь, который не ведет нас в город.

Несколько раз я усомнился в том, что мы вообще сможем вернуться и въехать в спасительные городские ворота. Вообще-то мне они не были нужны, я хотел махнуть через Саву и Дунай и убраться подальше.

Мы поднялись на очередной, кто знает какой по счету, холм, выехали на открытое место, и я увидел город. Это, несомненно, был Белград, другого столь большого города в Сербии нет. Под шапкой дыма из печных труб и облаков пыли с немощеных улиц он тонул в темноте среди бела дня. Со стороны его узнать нетрудно. Изнутри же он выглядел как и всякий восточный городишко, и лишь по поверхности был смазан лаком Европы. Его невозможно отличить от множества подобных. Этот город по своему виду, естественно, не мог походить на Париж или Лондон и уж тем более на новые города Америки с улицами, проложенными наподобие решетки. Но он мог обмануть меня и предстать похожим на Иерусалим. Лежащий на холмах, на скрещении многих дорог, этот город императоров и беженцев со всех концов света, походящий на все города, которые в других краях населяют те, кто похуже и кто не нашел себе лучшего места, протянулся в двух географических направлениях, самых слабых: на восток и на юг (ведь реки его не делят, и кто бы им ни владел, обязательно окажется в проигрыше).

Мы пришпорили коней, хотя в тот момент они осторожно спускались по склону последнего холма. Но стоило им почувствовать под копытами равнину, как они полетели в сторону города. Я оглянулся. У нас за спиной не было ни одной живой души. Только холм.

Городские ворота, приближаясь, увеличивались в размере. Несколько стражников спокойно смотрели на нас со стены. Как только они узнали Марию Августу, торопливо спустились открыть створки ворот.

Проем ворот зиял, и я на полном скаку влетел внутрь. За мной проскакали герцогиня, Новак и рыжий. Не останавливаясь, мы устремились к линии принца Евгения. Я снова обернулся. Солдаты гарнизона ловко и быстро запирали ворота.