Страсть к вещам небезопасна - Франциска Вудворт

— Есть, шеф! — отсалютовала ему чашкой. Сделав последний глоток, встала. — Я побежала.

Тут мне пришла в голову одна мысль:

— Кир, дай платок. Проверю его воздействие в институте.

— С ума сошла? А если Лебедева увидит браслет?

— Я без браслета его вокруг руки намотаю.

— Нет, слишком опасно. Могут увидеть.

— Да ладно тебе! Тогда в лифчик засуну. Там его точно никто не увидит, кроме тебя, — игриво подмигнула я. Идея взять с собой платок нравилась все больше и больше. — Обещаю, вечером собственноручно вернешь его на место.

Уговаривая, я приблизилась к нему и была схвачена и усажена на мужские колени.

— Ты из меня веревки вьешь, — сообщил он. При этом его рука шаловливо накрыла мою грудь и сжала.

— Ты что творишь? — притворно возмутилась я в ответ.

— Проверяю место дислокации платка.

— Ки-и-ир! — Я рассмеялась и поцеловала его. — Я опоздаю. Идем, выдашь мне оружие массового воздействия, и я побежала.

— Я провожу. С такой ценной вещью тебе нужна охрана.

Живо вспомнилось, как он меня в последний раз провожал… и наш поцелуй на площадке.

— Ага, а потом долгие прощания, ты еще решишь, что никуда не хочешь меня отпускать, мне не захочется никуда идти, и, как следствие, очередной прогул в институте. И будет у тебя девушка неуч! Превращусь в глупую блонд…

Мне заткнули рот поцелуем.

Два дня пролетели как сон. Я переехала к Кириллу и постепенно обживалась. Приходилось делать над собой усилие, чтобы не выглядеть слишком счастливой, а то Сашка на меня уже подозрительно косилась и ненавязчиво интересовалась, как у меня дета с Кристофом. На самом деле испанец мне продыху не давал, звоня или присылая СМС не реже Ольховского, но мне удавалось держать его на расстоянии, ссылаясь на занятость в институте и учеников. Оттягивала решающий разговор с ним до того момента, как скажу все подруге. Она мне не простит, если Морено узнает об этом первый.

Я пока так и не решилась рассказать Сашке о нас с Кириллом, ждала подходящего момента. О моем переезде к нему она тем более не знала. В то же время подспудно я не хотела, чтобы ее ворчание замутнило безоблачное счастье. Ведь отзовись она об Ольховском плохо — и мы точно поругаемся.

К счастью, подруге было не до меня. Контроль родителей и невозможность поехать к Богдану занимали все ее мысли. Вот и сегодня я зашла к ней в гости после института и выслушала жалобы о том, что в выходные придется ехать на дачу в Малаховку. Мать была непреклонна, сказав, что раз Саша устроила скандал из-за бабушкиных вещей дома, то пусть помогает с их разбором на даче. Я же, слушая это, прятала улыбку от мысли, что мы проведем с Кириллом наши первые совместные выходные, и не нужно будет врать подруге, почему я не дома, а то за эти дни прецеденты уже были.

— Крис, может, ты с нами поедешь? — нарушил мои радужные планы вопрос Саши. Вот как почувствовала!

От необходимости отвечать избавил звонок на домашний телефон.

— Да. Узнала, Вера Игнатьевна… Спасибо…

— Кувшинцева? — одними губами спросила я, и Саша утвердительно кивнула.

Известная художница и скульптор. Мы с Сашей посещали все ее выставки. Они давно знакомы с Аделаидой Стефановной и встречались в каждый приезд Кувшинцевой. Наверное, узнала о смерти.

— Встретиться? — между тем общалась Саша. — Вы в Москве? Проездом? Сегодня…

Саша растерянно посмотрела на меня, а я глазами спросила, в чем дело. Прикрыв трубку рукой, она прошептала:

— Встретиться хочет.

И с не очень счастливым лицом продолжила:

— Да… Да, конечно, смогу… Хорошо. До свидания.

— Что? — спросила я, когда подруга положила трубку.

— Не знаю зачем, но хочет увидеться. Поговорить, — тяжко вздохнула Сашка и с надеждой посмотрела на меня: — Поехали со мной, а? Наверняка хочет узнать подробно, что и как случилось, а у меня уже сил нет говорить об этом.

При этом подруга смотрела так жалобно, что я сдалась:

— Ладно, горе мое. Я тебя даже отвезу, но за это ты завтра едешь на дачу без меня и даешь мне поработать.

— Что, опять занятия? Что-то они у тебя слишком часто.

— Я взяла еще одного ученика.

Практически и не соврала — с Кириллом мы занимаемся по отдельной программе. Ага, для взрослых! С трудом удержала серьезное выражение лица. Неожиданная тайна от подруги просто распирала, но Саша вроде ничего не заметила, а после ее слов улыбаться перехотелось.

— Это из-за телефона? Между прочим, Кристоф звонил и спрашивал, какую бы модель айфона ты себе хотела.

— Надеюсь, ты сказала, что я от него ничего не приму?

— Сказала, — вздохнула подруга, — что ты у нас принципиальная и пусть не тратится. Как у вас с ним?

— Никак. Он звонит, но мне не до него. А у вас с Богданом? — поспешила перевести тему.

— Из-за моих только и остается, что перезваниваться, сама видишь. Днем он занят делами, а вечерами мне из дома не выйти. Родители считают, раз они приехали ненадолго, то я должна проводить вечера с ними. Как будто мне пять лет!

— Вот увидишь, не успеют они улететь, как ты заскучаешь без них!

На мою попытку приободрить Саша ответила кислым выражением лица, но спорить не стала.

— Мы во сколько встречаемся? Где?

Подруга ответила, а я полезла смотреть пробки, заодно набросав сообщение Кириллу, что сегодня буду поздно.

* * *

Вера Игнатьевна, как всегда, выглядела безукоризненно. Что-что, а чувствовались у них с Аделаидой Стефановной общие корни и порода. Мать художницы по происхождению тоже француженка, но жили они в Риге. Отец был известным архитектором, а вот их дочь прославилась еще в советские времена, став популярной и одержав много побед в конкурсах. Наверное, именно тогда они с Сашиной бабушкой и подружились.

Художница никак не выдала своего удивления из-за того, что мы пришли вдвоем. Пока мы присаживались за стол, я старательно отводила взгляд от ее изувеченных артритом пальцев. Обычно она носила перчатки, скрывая следы болезни, но сегодня была без них, и я с сожалением отметила, что болезнь прогрессирует.

Она извинилась, что нарушила наши планы, и настояла на том, чтобы в качестве компенсации угостить нас ужином. Пока ждали заказ и ели — говорили на общие темы, обсудили недавно состоявшуюся выставку в Германии, из-за которой Вера Игнатьевна не смогла приехать на похороны и очень сожалела. Лишь потом Саша попросила меня рассказать о случившемся, сославшись на то, что ей тяжело говорить об этом.

Конечно, я постаралась смягчить картину произошедшего, но Вера Игнатьевна не сдержала слез и полезла в свою сумочку за платком. Ища его, она выложила на стол белые шелковые перчатки. Если Саша не обратила на это никакого внимания, то мой взгляд прилип к ним, и я осеклась. Готова была поклясться, что кружево, украшающее перчатки, было в точности такое же, как и на шейном платке Аделаиды Стефановны! Я досконально изучила кусок материи, стараясь понять, что в нем такого необычного, и рисунок кружева узнала бы из тысячи. Мой обескураженный взгляд поднялся выше и встретился с внимательным взглядом художницы, устремленным на меня.