Меловой Человек - С. Дж. Тюдор

Пауза. Я думаю о Хлое, с которой знаком. О самой дерзкой, яркой и забавной девчонке из всех, которых я только видел. Все это бессмысленно.

— Не знаю, — говорю я. — Но я бы не делал таких поспешных выводов.

Она пожимает плечами:

— Как хочешь. Сам себе гроб заколачиваешь.

Кстати! Я жду, пока она выпьет кофе, а затем говорю, уже мягче:

— Ты слышала о Майки?

— А что с ним?

Эд Адамс — поставщик самых счастливых новостей.

— Он умер.

— Господи! Что случилось?

— Он упал в реку и утонул.

Она просто смотрит на меня, и все.

— В реку… в Эндерберри?

— Да.

— Что он делал в Эндерберри?

— Приехал ко мне. Сказал, что хочет написать книгу о меловых человечках. Хотел, чтобы я ему помог. Мы выпили, он сказал, что вернется в отель… но так и не вернулся.

— Твою мать!

— Ага.

— Но это же был несчастный случай.

Я молчу.

— Эд?

— Слушай, я понимаю, это прозвучит как полный бред, но в ту ночь Майки сказал мне, что знает, кто убил Элайзу.

— И ты поверил? — фыркает она.

— А что, если он говорил правду?

— Впервые в жизни?

— Если он говорил правду, значит, его смерть не была результатом несчастного случая.

— И что? Кому какое дело?

Я просто не знаю, что ей ответить. Она всегда была такой жесткой? Как камешек с надписью «Попробуй откуси!».

— Ты же не серьезно.

— Нет, серьезно. Майки всю жизнь только и делал, что наживал себе врагов. У него не было друзей. Может, только ты, и то давно. Именно поэтому я согласилась на встречу. Но теперь с меня хватит.

Она отодвигает стул и поднимается:

— Мой тебе совет: иди домой и выгони Хлою к чертовой матери, а потом… просто разберись со своей жизнью.

Надо прислушаться. Надо дать ей уйти. Надо допить кофе и сесть на поезд. Но если подумать, вся моя жизнь — это длинный глубокий каньон, в котором волны «надо» накатываются друг на друга в море бесконечных сожалений.

— Никки, подожди.

— Ну что еще?

— А что насчет твоего отца? Ты не хочешь знать, кто сделал это с ним?

— Эд, хватит уже.

— Но почему?

— Потому что я знаю, кто это сделал.

Вот уже второй раз она сражает меня наповал.

— Ты знаешь? Но откуда?

— Она сама сказала мне.

Поезд до Эндерберри отложили. Я пытаюсь убедить себя, что это просто неудачное стечение обстоятельств, но понимаю, что не могу. Я следую за толпой, проклиная тот момент, когда решил ехать на поезде, а не на машине (а еще — задержаться дома и выпить бутылку вина, вместо того чтобы сесть на более ранний поезд). Время от времени я поглядываю на доску объявлений. «Отложено». Могли бы просто написать: «Успешно испортили тебе день, Эд».

Домой я попадаю уже после девяти — вареный, уставший и помятый, потому что меня всю дорогу вжимал в окно какой-то тип, который выглядел так, словно всю жизнь играл в регби за сборную титанов — и я имею в виду богов, а не команду.

К тому моменту, как я схожу с автобуса и направляюсь к дому, я чувствую себя окончательно измотанным и мучительно трезвым. Открываю ворота и иду по подъездной дорожке. Дом окутан темнотой. Хлоя, наверное, вышла погулять. Может, это и к лучшему. Не уверен, что готов к разговору, который неизбежно должен между нами случиться.

Первое прикосновение холодного беспокойства я почувствовал в тот момент, когда понял, что входная дверь не заперта. Да, Хлоя бывает легкомысленной, но не безответственной и не забывчивой.

Какое-то время я топчусь на пороге собственного дома, словно коммивояжер, а потом толкаю дверь.

— Эй!

Единственный ответ — бездыханная тишина дома и приглушенный гул, доносящийся из кухни. Я включаю свет в прихожей и замираю, неуверенно перебирая гигантскую связку своих ключей.

— Хлоя?

Захожу на кухню, зажигаю свет и оглядываюсь. Задняя дверь распахнута — меня обдает холодным ветром. Все поверхности в кухне захламлены, кто-то готовил здесь ужин: пицца, салат в глубокой миске, недопитый бокал вина на столе. Гул, который я слышал, издает духовка.

Я наклоняюсь и выключаю ее. Тишина сразу же кажется оглушительной. Теперь единственный звук, который я слышу, — это пульсация крови у меня в ушах.

— Хлоя?

Я делаю шаг вперед и чувствую, как наступаю на что-то. Опускаю взгляд. Сердце проваливается вниз. Шум в ушах нарастает. Красный. Темно-красный. Это кровь. Смазанный след тянется до открытой двери. Сердце отплясывает джиттербаг[26]. У самой двери я останавливаюсь. Уже почти стемнело. Я возвращаюсь, хватаю фонарик из ящика и выхожу на улицу.

— Хлоя? Ты здесь?

Я осторожно ступаю по двору и подсвечиваю фонариком разросшийся пустырь — он тянется до небольшой рощицы вдалеке. Трава здесь высокая и кое-где примята. Кто-то недавно прошел по саду.

Я иду по следу. Крапива и всякие сорняки цепляются за мои штаны. Свет фонарика выхватывает что-то в траве. Что-то красное, розовое и коричневое. Я наклоняюсь, и мой желудок переворачивается, как русский гимнаст.

— Черт.

Это крыса. Выпотрошенная крыса. Ее желудок разорван и вывернут наизнанку, а кишки похожи на кучку маленьких сосисок.

Справа что-то шуршит. Я подпрыгиваю и оборачиваюсь. Из высокой травы на меня смотрит пара светящихся зеленых глаз. Варежка выбирается из укрытия с утробным урчанием.

— Твою мать! — шарахаюсь я, подавившись криком.

Варежка смотрит на меня с явным удовольствием: «Что, напугал тебя, зайка-Эдди?» А потом аккуратно подбирает свою добычу острыми белыми зубами и удаляется в ночь.

У меня вырывается истерический смех — могу себе позволить.

— Ебаный свет…

Крыса. Вот откуда кровь. Просто гребаная крыса и зловредный злоебучий кот. Меня захлестывает облегчение. А затем я слышу чей-то голос у себя в голове: «Но ни кот, ни крыса не объясняют, почему задняя дверь открыта, не так ли, Эдди? Или, например, брошенный ужин. Что насчет этого?»

Я оборачиваюсь к дому:

— Хлоя!

Срываюсь с места и бегу. Взлетаю по лестнице, хватаюсь за ручку на ее двери. Один стук — и дверь открывается сама собой. В глубине души я надеюсь увидеть, как Хлоя подскакивает в постели. Но ее кровать пуста. И комната пуста. Инстинктивно распахиваю дверцы шкафа. Пустые вешалки печально постукивают друг о друга.