Концерт Чайковского в предгорьях Пиренеев. Полет шмеля - Артур Мерлин

канал… Дело в том, что Фрунзенский универмаг сгорел в восемьдесят седьмом году… Да так сгорел, что до сих пор и речи нет о его восстановлении. И о том, что он сгорел знает весь город. Обугленный остов торчит на Московском проспекте уже который год…

Гера промолчал. Он только внимательно смотрел на меня и ничего не отвечал.

— Как говорили в старину, — продолжал я. — О чем это нам доказывает? А доказывает это то, что вы не просто не имеете к этому пепелищу никакого отношения, но и вообще не житель Петербурга. Придумывать себе профессии — это удел подростков и совсем молодых людей. В нашем с вами возрасте — это нелепо. Тем более — зачем? Сидят два взрослых человека, пьют прохладительные напитки… Зачем вам было лгать о работе и вообще? Вы же не юнец…

Гера все еще молчал. Он лениво передвигал свой бокал по широкой деревянной стойке.

Я еще раз оглянулся вокруг. Народу убавилось, но все же было достаточно много. Одних барменов — человек пять. В глаза мне бросился столик в углу бара. Тот, за которым я впервые увидел Эстеллу — женщину своей мечты…

Вот там она сидела со своим мужем — гордая и униженная, скромная и вызывающая, такая испуганная и такая смелая.

— Где ты сейчас? — подумал я, мысленно обращаясь к ней. — Мы даже не успели не то, что попрощаться, а даже сказать друг другу по одному слову. Во всей этой кутерьме, с дикими криками и сверканием ножей, мы потерялись с тобой. Вот тебе и «мы пригласили тишину на наш прощальный ужин»…

Гера продолжал чертить узор бокалом на стойке и напряженно молчал, ожидая, видимо моих дальнейших слов.

— Мне можно продолжать? — спросил я его. — Вы следите за ходом моей мысли?

Гера усмехнулся, не глядя на меня, мрачно.

— Вы прямо как Шерлок Холмс стали разговаривать… Не скажешь сначала про вас такое… Откуда что берется.

— Так можно мне продолжать? — настаивал я. Мне обязательно хотелось, чтобы Гера как-то отреагировал на мои слова. Без этого я чувствовал себя неуверенно. Тем более, что у меня не было каких-то логических построений. Так, одни вопросы и догадки…

— Я слежу за ходом вашей мысли, — ответил наконец Гера неохотно. — Но она — ваша мысль — мне совершенно непонятна. Вы к чему завели этот разговор?

— Ну, не для того, чтобы рассказать вам о печальной судьбе Фрунзенского универмага, — ответил я.

— Надеюсь, — спокойно сказал Гера. — Мало ли что люди говорят друг другу… Странно, что вы это вообще запомнили. Так что пойдемте спокойно спать. И я не советую вам много думать обо всем этом. И вообще о том, что случилось. Вы — человек непривычный к потрясениям, можно нервную болезнь схватить, а врачи хорошие нынче дороги. Поберегите себя.

— Да, я — человек непривычный, — согласился я. — Но вот вы как раз, похоже, человек привычный. Так что ваш совет я принимаю. Кажется, вы в этом деле толк понимаете.

— Что вы имеете в виду? — спросил меня Гера, и я внутренне обрадовался. Этот вопрос был уже задан серьезным заинтересованным тоном.

Уж не знаю, то ли мне нужно самоутверждаться таким образом, то ли что еще, но мне очень хотелось, чтобы Гера воспринял меня всерьез. О том, насколько это опасно, я тоже думал, но мне важнее в тот момент было высказаться перед ним и показать ему, что я тоже кое-что понял…

— Так что вы имеете в виду? — повторил Гера, и я поймал его ставший тусклым взгляд…

— Давайте пойдем по хронологии событий, — сказал я. — Хотя самое главное было в конце, так что есть искушение начать с конца. Но…

— Ну так и начните с конца, — предложил Гера.

— Нет, это было бы некорректно, — возразил я. — Итак, с начала… Федя, который якобы упал вниз головой в бассейн без воды потому что был пьян, сделать этого не мог. Потому что он, видите ли, был подшитым. Вернее, уколотым. Это незаметно для посторонних. Полиция этого, естественно, не знает. Убийца — тоже. Он так и рассчитывал на то, что смерть спишут на поведение пьяного…

— А вы откуда это знаете? — спросил Гера, вдруг перебив меня.

— От него, — ответил я спокойно и торжествующе посмотрел на Геру. — Он сам мне сказал об этом… Это, видите ли, моя профессия. Слушать разных людей. У меня таким образом получаются потом большие романы. Так что сознание у меня натренированное на слушание разных историй. Вот Федя и сказал мне, между прочим, что он уколот. А убийца этого, естественно, не знал.

— Ну и что? — сказал Гера. Он пожал плечами. — Если не сам убился, это могли сделать те самые хулиганы, что напали на вас.

— Нет, — ответил я. — Это совершенно невероятно. Те хулиганы — не хулиганы вовсе. Это, конечно, не делает их лучше и благороднее, но они террористы, и какой-то Федя из Петербурга их совершенно не интересовал. Они шли конкретно по адресу. К Эстелле. За ней.

— А почему вы говорите все это таким торжественным голосом? — поинтересовался Гера.

— Потому что, — отрезал я. — Полиция спросила у вас, где вы были ночью и почему у вас разбит кулак… И я подтвердил, что вы действительно на моих глазах помогли мне справиться с бандитами.

— Но это же правда, — сказал Гера. — Или вы сейчас заявите, что вам это все приснилось?

— Это правда, — согласился я. — Но я хотел бы задать вам вот какой вопрос… Вы помогли мне тогда, потому что шли по коридору к своей комнате… А откуда вы шли? Откуда вы возвращались?

— Ну, вы, право, как ребенок, — снисходительно улыбнулся Гера. — Откуда я возвращался? Из бара… Не из этого, а с соседней улицы. Водку там пил. Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове… Вот я и возвращался оттуда.

— Вы были не пьяны, — сказал я. — Вы вообще, кажется не пьете. Вот только сейчас расслабились.

— Вы правы, — ответил Гера. — Серьезные люди алкоголь не пьют… Кстати, давайте выпьем еще. Вы как, не возражаете?

— Нет, — сказал я. — Не возражаю. Тем более вы два дня капли в рот не брали спиртного. Теперь, когда работа сделана, не грех и расслабиться. Для снятия напряжения. Да?

Гера промолчал и заказал еще выпивку.

— А почему вы не спрашиваете, какую работу я имею в виду? — напал я на него сам, потому что он действительно проявлял выдержку и ничего у меня не спрашивал…

— Сами скажете, — ответил он коротко.

Я остановился потому, что собирался теперь перейти к главному. Это был гвоздь моих рассуждений.

— Но