Жизнь на каблуках - Маша Царева

Так что у моего первого лесбийского поцелуя был стойкий косметический привкус.

И еще одно. Во время поцелуя Лилины красиво накрашенные глаза были закрыты. Она с готовностью ответила на мой поцелуй, она обмякла в моих руках, и ее юркий язык трудолюбиво исследовал самые скромные закоулки моей ротовой полости. А глаза ее были закрыты. И сначала я восприняла это как непременный признак блаженства. А потом вдруг подумала – а вдруг она просто меня видеть не хочет? Вдруг я в лесбийском образе смотрюсь настолько жалко, что оптимальный вариант – плотно зажмуриться?!

– Давай уедем отсюда, – вдруг шепнула она, оторвавшись от моих губ.

– Уедем? – растерянно переспросила я. – А куда?

– Можно ко мне. Я недалеко живу, на Кутузовском. Ты не против?

– Я… Я, конечно…

Честно говоря, больше всего в тот момент мне хотелось распрощаться с роковой Лилей и отправиться домой. Экзамен на решительность я честно выдержала. Я пришла сюда и не просто стояла в уголке, озаряя пространство скромной стародевической улыбочкой. Я «сняла» девушку – красивую девушку, которая не прочь провести со мной ночь. Стоит ли идти дальше? Или все же извиниться и заказать такси домой. Принять душ, тщательно почистить зубы, проинспектировать свою косметичку и выбросить все помады, которые пахнут Лилиными губами.

Я решительно отставила пустой бокал в сторону. Нет, я не из тех, кто останавливается на полдороге. Раз уж я приняла столь ответственное решение, раз уж я не пожалела отвалить две сотни долларов за вход, надо идти до конца.

– Едем! – решительно гаркнула я. – К тебе так к тебе.

– Только знаешь… – неловко замялась она, – я с родителями живу. Это тебя не смутит?

Меня разбирал смех.

– Сколько же тебе лет?

– Двадцать восемь, и что? У меня была постоянная подружка, мы встречались пять лет, жили вместе. Но недавно расстались, и я вернулась под родительское крылышко. Тебе это кажется странным?

– Нет, не обижайся. С родителями так с родителями… А они знают, что ты… э-э…

– Лесбиянка? Почему ты так боишься произносить это слово? Нет, не знают. Они у меня знатные ретрограды. Отец – академик, – гордо сказала она, – мать преподает сольфеджио. Короче, два трусливых валенка нашли друг друга. Даже странно, что в такой семье появилась я.

– Зачем же ты так о своих родителях? Я просто боюсь, буду чувствовать себя неловко.

– Да брось! Не дрейфь, я скажу, что ты моя подружка. Расслабься, у меня часто девочки ночуют. Предки, конечно, не знают ничего.

– Ладно, тогда чего мы ждем? Я тебя уже хочу, – пошловато подмигнула я.

Оставалось только добавить «детка». Я никак не могла найти верный тон. Ситуация казалась мне настолько абсурдной, что я даже не могла представить себе, какую роль следует играть. Я понимала, что веду себя как самоуверенный бандит из американского боевика. Гордый обладатель горы мускулов и тридцатисантиметрового (в эрегированном состоянии) пениса. Если бы какой-нибудь отчаянный наглец попробовал вести себя подобным образом со мной, я бы врезала ему по небритой физиономии (у таких типов всегда небритые рожи, они почему-то находят это сексуальным). А Лиле вроде бы нравилось. Во всяком случае, она мне преданно улыбалась. И ничего не имела против моего новоявленного хамоватого очарования.

Что ж, ей виднее.

В такси мы целовались. Водитель пару раз взглянул на нас в зеркало заднего вида. Что это был за взгляд – слабоалкогольный вялый коктейль из любопытства и отвращения. Когда Лиля расстегнула верхние пуговицы моего пальто и ее фиолетовые губы присосались к впадинке у моей ключицы, водитель перекрестился. Больше он на нас не смотрел – рулил, втянув лысоватую голову в плечи.

– Слушай, а какая я у тебя по счету? – вдруг спросила Лиля, оторвавшись от моей шеи.

Я взглянула на нее и тут же отвернулась – ее фиолетовая помада размазалась вокруг пухлых губ. Она была похожа на пьяного клоуна из провинциальной труппы, который дрожащей от алкоголя рукою все же ухитрился наложить на физиономию густой грим. Боже, неужели все женщины выглядят так отвратительно после поцелуя в такси?!

И я?!

Все, больше никогда не буду красить губы на свидания.

– Чего замолчала? Обиделась? Или, как в анекдоте, подсчитываешь? – хохотнула Лиля.

«Сказать ей, что ли, правду? – устало подумала я. – Первая. Ты у меня первая. И сейчас мне намного страшнее, чем в тот день, когда я надумала вручить свою девственность соседу по подъезду. Правда, к нему, если честно, я испытывала не меньшее отвращение, чем к тебе сейчас. Прыщи, узкие плечики, большой кадык и слюнявый рот – вот что такое мой первый мужчина Самсонов. У тебя нет прыщей и с кадыком все в порядке. Но твоя помада, твои духи… Твоя грудь – я никак не решусь к ней прикоснуться… Теперь ты все знаешь. Может, разбежимся по-хорошему?» Вместо этого я сказала:

– Провокационный вопрос. Наверное, около пятидесяти. – Мне вспомнилась Зинка, которая тоже когда-то спросила, сколько у меня было сексуальных партнеров, правда, она имела в виду мужчин. – А у тебя?

– Тоже, – улыбнулась она. – У меня была девушка, с которой я жила пять лет. Мы недавно расстались, и после нее… после нее ты первая.

– Сочувствую тебе. А что это была за девушка?

Она отодвинулась от меня и уставилась в противоположное окно. Мы были такими чужими, я даже плотнее укуталась в пальто, потому что вдруг почувствовала исходящий от страстной большегубой Лили холод. Этот холод был особенным, стать его пленницей гораздо опаснее, чем сидеть под открытой форточкой, чем упрямо по школьной привычке ходить зимой без шапки, чем есть эскимо на ветру, чем лениться сушить голову феном и выбегать на улицу с мокрыми волосами.

– Я ее ненавижу. Но вообще-то она была замечательная, – вздохнула Лиля. – Она нашла себе новую любовницу. Ее я тоже ненавижу. Не знаю, кого ненавижу больше.

Я вспомнила Дениса Викторовича Семашкина – интересно, где он сейчас? Ненавижу ли я его? Ненавижу ли Зинку? Они в данный момент наслаждаются волнующим обществом друг друга?

Ох, если так, то тогда, наверное, все-таки ненавижу. Что же это получается – он предвкушает ночь любви, а я в холодном такси вынуждена выслушивать исповедь брошенной лесбиянки?!

Ненавижу, ненавижу!

– Знаешь, у меня похожая ситуация, – сказала я.

– Правда? – Она почему-то обрадовалась. – Тебя тоже бросила любовница?

– Да. Мы собирались пожениться, – ляпнула я, перед тем как осознать всю комичность вырвавшейся фразы.

– Пожениться? – изумилась Лиля. – А что, это сейчас разве разрешают?

– Мы собирались переехать в Амстердам, там, кажется, можно, – уклончиво объяснила я.

– Сколько лет было твоей девушке?

– Сорок.

Лиля рассмеялась: