Обреченный мир - Аластер Рейнольдс

– Мы в Ночном Лабиринте, – ответил врач. – Капитан знает его лучше, чем свои пять пальцев. Она обожает сложности счисления пути и с наслаждением петляет среди каньонов, пользуясь лишь картой, гирокомпасом да светом звезд. Это ее стихия. Помяните мое слово: к утру мы оторвемся от черепов.

– Мы больше их не встретим?

– Пока нет. Они редко выбираются восточнее Трех Дочерей и западнее Длинной Бреши. И то и другое слишком близко к Напасти, а она единственная их пугает. – Остатками дезинфицирующего раствора Гамбезон протер пальцы. – Вы молодец, доктор Кильон. Я лично поручусь за вас: вы спасли жизнь раненым.

– Вот бы за Мероку кто-нибудь поручился.

– Думаю, уже нет нужды. Ребята уважают всех, кто истребляет черепов, вне зависимости от того, откуда тот родом. Да и ранение ей тоже зачтется.

Мерока так и не пришла в сознание. Пуля пробила ей плечо, не повредив жизненно важных органов. Впрочем, рана оказалась глубока, промывать и обрабатывать ее следовало тщательно. Еще следить, чтобы не начался сепсис. Маловероятно, чтобы при падении девушка получила серьезную травму головы; скорее, сказывались шок и усталость. Впрочем, Кильон втайне радовался, что Мерока еще не очнулась.

Бой способствовал переменам в положении новых клиентов. Кильону выделили койку в одном из складов возле штурманской рубки. Свободно перемещаться по кораблю он по-прежнему не мог, но условия определенно улучшились. Мероку решили держать в лазарете до конца путешествия, если не возникнет проблем, – так что Калис и Нимча остались в хвостовой каморке одни. Боевые повреждения кое-как залатали, и Кильон, навестив попутчиц, обнаружил, что им выдали дополнительные постельные принадлежности и одежду. Теперь холод им не так страшен.

– Думаю, все образуется, – проговорил Кильон, удостоверившись, что никто не подслушивает. – Мерока ранена, но обязательно поправится. Члены экипажа готовы поверить, что мы не злоумышленники.

– Нимче они не поверят, если узнают, кто она, – тихо сказала Калис.

Девочка спала на койке, едва различимая под одеялами.

– Тогда позаботимся, чтобы не узнали, – отозвался Кильон. – Я постарался убедить Гамбезона, что вам с Нимчей медицинская помощь не нужна. Забот у него сейчас столько, что вас он вряд ли потревожит.

– А потом?

Кильон мог сказать только правду, как бы безрадостно она ни звучала.

– Понятия не имею, что с нами будет, когда доберемся до Роя. Не представляю ни что такое Рой, ни как нас там примут. Гарантировать могу одно: если что, в центре внимания буду я. Нимча на вид невинная девочка, а я уродец.

Калис медленно кивнула, словно опасаясь согласиться.

– А ты справишься?

Насколько помнил Кильон, Калис впервые беспокоилась о его благополучии.

– Да, приспособлюсь.

– Ты к нам добр, Мясник.

Кильон понял, что Калис наслушалась Мероку и решила, что его впрямь так зовут.

– Я Кильон, – представился он. – Я не добр, я просто делаю то, что до́лжно любому приличному человеку. Даже если у него есть крылья.

С Нимчи соскользнул край одеяла, и Кильон нагнулся, чтобы его поднять. Девочка что-то пробормотала во сне и улеглась поудобнее. Казалось, Нимча – сама безмятежность, кошмарные сны ей неведомы. Кильону хотелось защитить ее, и в то же время он чувствовал рядом с собой бомбу замедленного действия. Нимча всего лишь ребенок, но теперь сомнения сменились уверенностью: в ней живет сила, способная возродить мир и легко сокрушить его снова.

Ближе к полночи Кильона вызвали в капитанскую каюту. Сопровождающего Куртана отпустила сразу, и они остались вдвоем.

– Присаживайся, доктор. И очки сними. Не представляю, что ты в них видишь, хотя доктор Гамбезон твою работу хвалит.

– Очень рад, что он доволен.

– Наверное, нельзя исключать, что раненых ты спасал из неких корыстных соображений, хотя не представляю из каких. Хочу выразить тебе благодарность. – На столе у капитана стояла бутылка с жидкостью янтарного цвета и пара стаканчиков с широким дном. – Ты пьешь? Вопрос, наверное, глупый, но я не в курсе, как реагирует организм ангелов на спиртное.

– Я пью, – ответил Кильон и поправился: – Точнее, могу пить – по крайней мере, пока. Алкоголь на меня не действует, но вкусовые рецепторы есть.

Куртана налила по порции в каждый стаканчик, опорожнив бутылку.

– Твое здоровье, доктор Кильон!

Кильон пригубил напиток. Именно таким он представлял вкус огнесока – вкус авиатоплива, очищенного от древесного компонента или смолы, – густой, жгучий, с металлическим послевкусием.

Каюта была крохотная. Если стол не был нужен, он складывался и убирался в стену. Где-то наверняка притаилась складная койка. На полках стояли книги, очевидно технические справочники, названия на корешках были напечатаны старомодным угловатым шрифтом. Кильон узнал письменную форму ройского. Из личных вещей он заметил лишь пару черно-белых фотографий в рамках. С обеих смотрел один и тот же мужчина: на одной – молодой, с темной шевелюрой и усами, на другой – старый и седой. Оба раза его сфотографировали в летной форме с медалями и знаками отличия на груди. На раннем снимке мужчина стоял на земле, вдали виднелся дирижабль. На более позднем сидел за штурвалом в неестественной, напряженной позе, явно смущенный избытком внимания к своей персоне.

– Корабль я, кажется, узнаю, – осторожно проговорил Кильон. – Этот человек – один из бывших капитанов «Репейницы»?

– Ты очень наблюдателен, доктор. Ценное качество для шпионов.

– Для докторов тоже.

– Твоя правда. – Куртана залпом осушила стакан. – К тому же я не считаю тебя шпионом. Шпион не стал бы привлекать к себе внимание и уж точно не лез бы из кожи вон, чтобы попасть ко мне на корабль.

– Звучит обнадеживающе.

– Ты и на диверсанта не похож. Шанс устроить диверсию у тебя был, но ты его не использовал. Может, бережешься для более ловкого удара, только мне не верится.

– Я не диверсант и не шпион. Раз уж мы об этом заговорили, прошу снять подозрения и с моих спутниц.

– В этом нет необходимости. Раз Мерока хотела убить тебя, это автоматически снимает с нее подозрения. Если только вы вместе не затеяли невероятно коварную игру, чтобы застать нас врасплох… Но мне не верится. – Куртана осторожно улыбнулась. – Для полного счастья остается убедить коммандера Спату.

– Разве не вы командуете кораблем?

– Формально я.

– Тогда зачем его убеждать? Разве не он должен подчиняться вам, а не наоборот?

– Дело тут сложнее. Спата не простой член экипажа. Он приставлен держать в узде меня и моих бойцов. – Куртана с досадой глянула на опустевшую бутылку. – Наверное, зря я тут откровенничаю, да ведь рано или поздно ты выяснишь, так почему бы не сейчас. Рой снова лихорадит. Годами правлению Рикассо ничего не угрожало, но сейчас ситуация меняется. У нас не демократия, учти. Демократия – это прекрасно и благородно, когда есть куча времени для принятия решений. В воздухе… этой кучи нет. Нужна твердая рука на штурвале, личность, которой доверяешь целиком и полностью. Это Рикассо. Он был капитаном, и другие капитаны пожелали, чтобы он принимал все ключевые решения. Так постановили капитаны, а не граждане. Когда Рикассо вносит предложения, мы, как у нас говорят, машем флагами, а настоящего голосования нет. Так мы проявляем доверие. Порой и флагами не машем, слишком помпезно. В общем, Рикассо никто никогда не перечил. До недавнего времени.