Мне давно хотелось убить - Анна Данилова

Леша сделал себе еще один бутерброд и долил чаю. Из приемника доносилась спокойная классическая музыка, придававшая сегодняшнему вечеру некий философский смысл: мол, жизнь существует сама по себе, смерть – тоже. В зале на столе лежит распотрошенный труп буфетчицы с сифилисом в последней стадии, что не мешает Леше Чайкину спокойно есть свой ужин и слушать хорошую музыку. Жизнь, равно как и смерть, ПРОДОЛЖАЕТСЯ.

Да, безусловно, ему доводилось встречаться с некрофилами. Причем с самыми настоящими. И он, Леша, по молодости, по глупости, даже впускал их к себе в морг, где позволял за бутылку провести ночь в зале с мертвецами. Он не знал, чем занимался там, оставшись наедине с трупом, один студент, который объяснял свои визиты стремлением ПРЕОДОЛЕТЬ СЕБЯ, поскольку сам крепко спал на своем диванчике в каморке, с пол-литром водки в желудке. Ну нравится человеку смотреть на трупы, ну борется он со своей трусостью… Может, он хочет стать врачом, а трупов боится… Приходила сюда как-то и девушка, просила Чайкина оставить ее на ночь в зале с трупами. Только после ее ухода у одной из покойниц не оказалось уха…

Да каких только людей не бывает?! Были и другие мужчины, в годах, просившие разрешения провести ночь возле покойников. Но ведь это трупы, они ничего не чувствуют…

Конечно, утром, проспавшись и протрезвев, Чайкин мучился какое-то время угрызениями совести, мол, допустил такое… Но потом быстро успокаивался, решив, что таким вот образом он, быть может, сохранил жизнь ЖИВОЙ ДЕВУШКЕ, которую этот извращенец мог бы изнасиловать, а потом убить, не разрядившись сексуально в морге.

Однажды, беседуя по пьяной лавочке со своим коллегой. Левой Тришкиным, он и вовсе услышал такое, от чего потом не мог уснуть всю ночь.

А историю эту в свою очередь рассказал Леве его друг, следователь милиции, некий Онищенко.

В городе участились случаи вскрытия свежезарытых могил и осквернения тел; родственники покойных жаловались, писали заявления в милицию и прокуратуру.

Онищенко, увидев могилу, вскрытую последней, и проанализировав показания родных и близких умерших, явившихся объектами глумления, выявил закономерность, позволившую ему разработать план действий, направленных на поиск преступника. А закономерность заключалась в следующем: осквернению подверглись исключительно трупы молодых и красивых девушек и женщин.

Больше того, множественные показания участников похоронных процессий сходились в одном: при погребении присутствовал один и тот же, никому не известный мужчина лет тридцати пяти – сорока, который принимал активное участие, всячески помогал в действиях, связанных с опусканием гроба в яму и тому подобном. По описаниям был составлен фоторобот, и приблизительно через неделю, когда следователю стало известно о похоронах еще одной молодой девушки, оперативная группа устроила ночью на кладбище засаду, целью которой являлась поимка некрофила.

Онищенко сам присутствовал на похоронах, и один мужчина, стоящий в сторонке и наблюдавший за остальными, показался ему подозрительным. Больше того, он сильно походил на составленный фоторобот. Но схватить человека в такой печальный момент на глазах участников похорон означало бы расписаться в собственном непрофессионализме. Поэтому операцию по задержанию преступника перенесли на ночь, чтобы застать его на месте преступления и даже заснять на пленку…

И они засняли. Без труда. Более омерзительного зрелища Онищенко в своей жизни еще не видел. На глазах потрясенных оперативников, спрятавшихся в кустах неподалеку от могилы, человек с чемоданчиком, в каких обычно слесари носят свои инструменты, открыв его, достал оттуда фонарь на треноге, саперную лопату, гвоздодер и принялся за работу. Он разрыл могилу, вскрыл крышку гроба…

Этим человеком оказался обыкновенный рабочий тридцати шести лет, женатый, у которого росли две дочери шести и восьми лет. При допросе Онищенко задавал ему много вопросов, связанных с его прошлым, пытаясь выяснить истоки некрофилии, и узнал, что мужчина этот когда-то учился в медицинском институте, но потом бросил и пошел работать на завод. Он рассказывал о себе очень мало, большей частью молчал. Зато когда Онищенко спросил его: «Что ты находишь в этом?», некрофил, немного оживившись, задал встречный вопрос:

– А ты пробовал?

Онищенко, содрогнувшись, пробормотал что-то о естественном чувстве брезгливости и прочем, на что получил совершенно убийственную фразу, положившую конец допросу:

– А вот попробуешь – узнаешь…

Чайкин вспомнил эту историю и подумал о том, что фоторобот, который показал ему Лева Тришкин, был очень похож на того студента, который оставался у него в морге на ночь, причем не один раз…

Он сделал себе еще один бутерброд, посмотрел на него, но потом, передумав есть, придвинул к себе телефон и позвонил Крымову. Но там, судя по длинным гудкам, никого не было. Значит, ОНИ не в городской квартире.

Но тогда где? Только за городом, в особняке. Он позвонил и туда, но и там никто не брал трубку.

Он захотел выпить, но мысль о водке вызвала приступ тошноты.

Тогда он решил немного поработать. В секционном зале на столе его поджидал труп буфетчицы, при жизни болевшей сифилисом. А ведь тот, кто ее изнасиловал, теперь тоже заразился сифилисом. Больше того, анализ спермы этого мужчины показал на идентичность спермы, обнаруженной в верхней части правой голени женской ноги, которую обнаружила на лестничной клетке своей портнихи Юля Земцова. То, что Юля занимается этим делом, он узнал от Сазонова, который уже несколько раз звонил Леше, чтобы справиться, не готовы ли результаты экспертизы.

Чайкин вдруг подумал о том, что Надя могла настроить против него и Юлю, рассказав о нем все, что могло отвратить ее от него. Быть может, поэтому она ему не звонит, не приходит к нему, как раньше…

И тогда он решил позвонить Юле. Трубку взяли почти сразу же. Взволнованный женский голос спросил:

– Кто там?

– Это пришла твоя смерть… – замогильным голосом пропел, дурачась, Чайкин. – Открывайте окна и двери, по улицам едет гроб…

Трубку повесили. Леша прибавил звук у приемника: передавали «Времена года» Вивальди. Эта была бессмертная музыка, а стало быть – вызов смерти. Он прибавил еще и почувствовал, как его кожа покрывается мурашками неслыханного удовольствия; музыка, вырвавшись из крохотного приемничка, забилась, заклубилась в каморке, ища выхода, и, когда он открыл дверь, она бесстыдно зазвучала на весь секционный зал, словно пытаясь разбудить неподвижные холодные тела…

Чайкин с трудом различил в этом пространственном звучании какое-то странное буханье. Похоже, кто-то стучал в дверь.

Леша бросился в каморку и выключил приемник. Дверь была готова сорваться с петель, настолько сильны были удары…

Чайкин подошел и, слегка заикаясь от неожиданности (к нему так поздно еще никто не приходил!), спросил:

– К-кто т-т-та-ам?

Но вместо ответа раздался еще один мощный удар по двери.