Мне давно хотелось убить - Анна Данилова

А потом появился и свет, сначала мерцающий где-то вдалеке и дающий возможность разглядеть подвал – длинный и довольно широкий тоннель, напоминающий просторное подземелье или подземный ход, какие прорывали когда-то под замками.

Вскоре в подземелье стало совсем светло, и из темноты возник силуэт человека в чем-то длинном и с фонарем в поднятой руке.

– Человеческим духом пахнет, – донесся до Юли громоподобный хрипловатый голос и гулко повторился где-то наверху, под сводом…

Она увидела лишь заросшую щетиной огромную морду человекоподобного существа, после чего сознание ее отключилось и она рухнула без чувств на ледяную землю…

Была ночь, окна дома, в котором жила Жанна, не светились за исключением двух-трех…

– Если бы я была соседкой Жанны, но наверняка вызвала бы милицию… Это просто наше счастье, что у нас такой равнодушный и трусливый народ, – говорила шепотом Надя, глядя, как Крымов, стараясь не шуметь, открывает один замок за другим ключами, которые «конфисковал» у Бориса. – Ну и мужики пошли, Крымов, как только паленым запахло, как только, я имею в виду, девушке стали угрожать, да еще и подсунули под дверь эти жуткие сапоги, так она сразу же перестала интересовать этого художника… Кстати, тебе не кажется, что слишком уж много в наших делах развелось художников?

– Василий – не художник, в этом я просто уверен.

Завтра схожу в салон и попытаюсь выяснить, бывал ли Рождественский там и покупал ли краски или кисти…

Все, заходим без шума и не дышим…

Дверь открылась, и Крымов со Щукиной проскользнули в квартиру Жанны Огинцевой.

Вспыхнул свет, и Крымов больно схватил за руку Надю, которая хотела было уже пройти в комнату.

– Стой! У меня же здесь паутина… – И он, вытянув вперед руки, как слепой, принялся шарить ими по воздуху. – ИХ НЕТ, Надечка, ты понимаешь, что это значит?

– Ты приклеил волоски? Уф, а я-то уж испугалась, думала, что ты что-нибудь увидел… – У Щукиной от страха сел голос. – Значит, этот мужик снова приходил?

– Выходит, что так… Если только здесь не был Борис.

Но ему-то здесь что делать? Он струсил и ударился в бега, подальше от этой квартиры и от своей невесты…

– Говорю же – свинья! – с чувством, смачно произнесла Надя. – Терпеть не могу трусов.

– Не боятся, между прочим, только дураки, – заметил Крымов, медленно, шаг за шагом продвигаясь по квартире и проверяя наличие тончайших нитей. – Послушай, все нити порваны… Вот это да! Думаю, сюда пора запускать сазоновскую банду, пусть поработает эксперт и снимет отпечатки обуви и пальцев.

Постепенно включая свет во всей квартире, Крымов внимательно осматривал все предметы, стараясь определить, что же именно заставило ночного мужика или кого-то другого вернуться в квартиру Огинцевых.

Признаков того, что здесь что-то искали, не было.

Кругом все в порядке, все на месте; во всяком случае, не сдвинута ни одна ваза, ни одна бобина с нитками – пыль тончайшим слоем покрыла всю видимую поверхность стола и остальной полированной мебели и казалась нетронутой.

– Смотри, письмо… – и Надя показала взглядом лежащий на диванной подушке конверт, на котором печатными буквами было выведено: "ЖАННЕ ОГИНЦЕВОЙ.

ЛИЧНО В РУКИ".

– Вот это да! – Крымов от радости потер руки. – Письмо! ОН оставил ЕЙ письмо!

– А чего ты радуешься? Разве может преступник, замешанный в таких кровавых делах, так спокойно оставлять какие-либо послания? Все это – чепуха, подлог…

– Да я понимаю, не идиот, но все равно! Я просто чувствую, что это зацепка…

– А я так просто уверена теперь, что и на конверте, и на самом письме ты найдешь все те же отпечатки пальцев «инопланетянина». Тот, кто оставил здесь этот конверт, купил «вторую кожу», перчатки из «Лавки чудес», которые надел и не снимает…

– Ну и что? Поедешь завтра в эту лавку и спросишь, кто и при каких обстоятельствах покупал там эти перчатки. Уверен, что их там было мало, все-таки не ширпотреб…

Крымов, достав из кармана свои перчатки, распечатал конверт и прочел: "29 января в 15 ч, у «Букиниста».

Возьми письмо".

– Какое еще письмо? – оживилась Щукина. – Везет же тебе, Крымов! И письмо, и место встречи…

Но Крымов почему-то не обрадовался: он стоял в нерешительности и смотрел вперед, куда-то в пространство, словно пытаясь что-то понять, но о чем еще не догадался сказать вслух.

– Что с тобой, Женечка?

– Какое сегодня число, знаешь?

– Нет… Кажется.., тридцатое.

– А ты говоришь, что мне везет, – горько усмехнулся Крымов, и Надя вдруг подумала, что никогда еще не была так близка с ним. А ведь он, оказывается, и не такой ленивый и уверенный в себе, каким хочет казаться. И Надя в порыве внезапно нахлынувших к нему теплых, почти материнских чувств обняла его и прижалась к нему всем телом. «Пусть, – думала она, – пусть он меня обманул и завтра сделает вид, что ничего не было – ни обещаний, ни общих планов на будущее, – все равно я никогда не забуду эти волшебные дни, которые мы провели только вдвоем».

Взглянув через плечо Крымова на окно, за которым продолжал падать крупными хлопьями снег, она вдруг представила себе, что весь город засыпало снегом и только два человека, она и Крымов, спаслись…

Это было смешно, нелепо и, главное, несвоевременно. Какое счастье можно построить на несчастье других?

Такое же зыбкое, как снег…

– А жаль… Безусловно, во всех этих событиях кроется какой-то смысл. Больше того, то, что происходит с Жанной, наверняка подчиняется логике, и тот, кто все это делает – я имею в виду пугает ее с помощью страшной зечки, обрубленных ног, наносит ей странные ночные визиты, после которых оставляет деньги, – действует ПО ПЛАНУ. Хорошо бы узнать истинные цели этого ненормального…

– Ты думаешь, что все это связано с ее матерью?

– Все очень просто, Надечка, преступления совершаются только там, где есть деньги, чаще всего – ОЧЕНЬ БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ. Ну да ладно, не мне тебя учить.

Пора уходить. Положи-ка конверт в пакет, завтра отнесешь Солодовниковой.

– И куда теперь? – спросила Надя убитым голосом: ей до смерти не хотелось тащиться в такую погоду на квартиру Земцовой, чтобы караулить там Жанну.

– К Жанне, ты же мне обещала…

Надя ничего не ответила. Она молча вышла вслед за Крымовым из квартиры, подождала, пока он запрет все замки, и только после этого сказала то, о чем собиралась спросить весь день:

– Ты меня любишь или мне все это только приснилось?

Крымов хотел ей ответить, как вдруг увидел бесшумно спускающуюся к ним по лестнице худую женщину, закутанную в черное длинное пальто. ЭТО БЫЛА ОНА, МАРИНА-ЗЕЧКА.