Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография - Стейси Шифф

его условиям Антонию предстоит биться с Парфией, а Октавиан обязан сдерживать Секста Помпея или заключить с ним соглашение. (Примерно через восемь месяцев трое мужчин подпишут новый договор в Мизене, рядом с Неаполем, на фоне грозного Везувия.) И вот, лишь только все документы были подписаны, лишь только мужчины обнялись, как, по словам Диона, на земле и на кораблях раздался оглушительный крик [54]. Даже горы, казалось, ликовали. В возникшем хаосе многие погибли в давке на берегу или утонули в море. Снова удалось избежать вооруженного конфликта, и Брундизий праздновал, забыв про сон. Оба лагеря в палатках у моря принимали гостей день и ночь (Октавиан в военном и римском стиле, Антоний – в азиатском и египетском, что не вызвало никаких комментариев.) А позже, когда они договаривались в Мизене, «вокруг стояли суда на якорях, расставлена была стража, и сидевшие за столом скрывали под одеждой короткие мечи» [55]. Прямо во время душевного пира бродили дрожжи заговоров и тлели угли козней.

Желая после Брундизия породниться с только что обретенными союзниками, Октавиан сватает за Антония свою любимую единокровную сестру. Тот редкий момент, когда римская женщина стремительно дорожает: она становится бесценным оберегом, особенно если речь идет о крупной политической сделке. Октавия, предусмотрительная и трезвомыслящая, в свои двадцать девять лет обладает всеми задатками многострадальной жены политика. Она умна, но не независима, посредник, но не манипулятор. Интересуется философией, но равнодушна к власти. «Настоящее чудо среди женщин» [56], признанная красавица, грациозная, с тонкими чертами лица и потрясающими волосами, она очень кстати недавно овдовела. Это именно то, что нужно в сложившейся ситуации: идеальный противовес Клеопатре, от которой, все надеются, она сможет оторвать Антония. Он и сам признает, что все еще находится в плену чар далекой возлюбленной. «Разум его еще боролся с любовью к египтянке», – говорит Плутарх. Это отлично осознают люди Антония и безжалостно подначивают его насчет египетского романа. По закону вдова обязана ждать десять месяцев перед новым браком, чтобы не было сомнений в отцовстве нового супруга. Однако все вокруг так истово надеются, что Октавия «принесет государству благоденствие и сплочение», что сенат спешно сокращает для нее этот срок. В конце декабря 40 года до н. э. начатые в Брундизии торжества перемещаются в Рим, где состоится свадьба Антония и Октавии.

В Риме тем временем не очень весело: город голодает, страдает от мародеров и крайне истощен. Однако особенно тяжело новость, должно быть, воспринимается в Александрии. Договоры 40 и 39 годов до н. э. не удивляют, но наверняка настораживают Клеопатру. Женитьбу Антония можно принять, а вот его союз с шурином – совершенно другое дело. Это идет вразрез с интересами царицы. Октавиан – ее заклятый враг, ходячее смертельное оскорбление, нанесенное ее сыну. Впрочем, она знает своего возлюбленного. Антоний вернется. И ей даже не нужно ничего предпринимать – за нее все сделают парфяне. Наверное, она испытывает странную, несколько противоестественную благодарность к этому народу, отвлекшему римлян от Египта. С помощью парфян ее значимость резко возросла: вряд ли Антоний справится со своей частью брундизийской сделки без нее. У Клеопатры имеются веские основания считать этот вновь обретенный мир шатким, если не сказать несерьезным. Антоний и Октавиан могут мириться сколько угодно, все равно вражда – как яростно доказывала Фульвия – никуда не денется. Египтянка может догадываться о точащихся топорах, хотя ей это и не нужно. У нее есть информаторы в окружении Антония, сообщающие в Александрию в мельчайших подробностях о заговорах и контрзаговорах, о схватках и пирах.

Она общается с Марком Антонием, по крайней мере, опосредованно – например, зимой отправляла к нему гонца. Парфяне прошли по Финикии, Палестине, Сирии и собираются в конце года напасть на Иерусалим. Ирод, тридцатидвухлетний иудейский тетрарх (или принц – Рим в следующем году сделает его царем), с трудом умудряется оттуда бежать. Он приводит семью в крепость Масада, а сам просит убежища у соседей. Однако те не хотят вызвать недовольство нападавших. Ирод добирается до Александрии, где Клеопатра устраивает ему грандиозный прием. Она знает его как азартного друга Антония и вассала Рима, но у нее имеется еще один повод к нему благоволить: отец Ирода дважды помогал восстанавливать власть Птолемеев – ее самой и ее отца. В 47 году до н. э. он лично возглавил стремительное нападение на восточной границе и привел египетских евреев на выручку Цезарю. Как и их отцы, Клеопатра и Ирод сначала были в стане Помпея, а потом переметнулись к Цезарю. Парфия – их общий враг.

К тому же Ирод – интересный собеседник, живой и легкий в общении, фанатичный в верности и чрезвычайно изощренный в искусстве преклонения. Очевидно, Клеопатра уговаривает бравого принца участвовать в военном походе – либо с ней в Эфиопию, либо с Антонием в Парфию. Нет ничего странного в том, что она предложила ему место в командном составе. Иудейские офицеры давно уже состоят на службе у Птолемеев, а Ирод – уникальный воин: превосходный наездник, умеющий с невероятной точностью метать копье. Он отказывается. В конце концов царица Египта выделяет принцу Иудеи галеру – кажется, она только и делает, что раздает направо-налево свои корабли, – на которой он отправляется в очень опасное зимой путешествие в Рим. Необычное проявление гостеприимства, особенно если учесть, что Ирод терпит кораблекрушение у берегов Кипра. (В Риме он появляется лишь несколько недель спустя, там его тепло принимают Октавиан и Антоний.) С самой критической точки зрения ее жест выглядит как диверсия. Как бы ни была она благодарна семье Ирода, ей не очень хотелось поощрять дружбу своего соседа с Антонием.

Мы не знаем, каким образом Клеопатра передала другую новость (и передала ли), которая, скорее всего, перебралась через Средиземное море раньше Ирода. В конце года у нее родилась двойня. Счастливый отец в это время либо уже женился на Октавии, либо собирался жениться на Октавии, однако детям не было дела до его славного прошлого. Давая им имена, царица не стала обращаться к отцовскому наследию: сына Антония она назвала Александр Гелиос, а дочь – Клеопатра Селена. Так наша героиня почтила одновременно солнце, луну, свою двоюродную бабку (выдающуюся царицу II века до н. э.) и величайшего в истории полководца, усмирившего в свое время всех, даже парфян: только она, единственная из правящих монархов, связана с ним через века. Активно запасаясь наследниками, Клеопатра, наверное, сделала для объединения Востока и Запада больше кого-либо после Александра Македонского. Кроме того, слова «солнце» и «луна» использовались при титуловании парфянского царя – возможно,