Незавершенная месть. Среди безумия - Жаклин Уинспир

Личное дело капрала Виллема ван Маартена было толще, ведь к нему прилагались справки из исправительной школы. Мейси знала: многие преступники, как несовершеннолетние, так и взрослые, были призваны на фронт с гарантией, что досиживать срок не придется – если, конечно, они покажут себя верными и честными солдатами. Юный ван Маартен ухватился за такую возможность; правда, Мейси увидела два письма его отца, возмущенного тем, что в армию забрали мальчика, который не достиг призывного возраста. К одному из писем была приколота записка: мол, юноша желает сражаться на фронте, во Франции. Мейси вздрогнула, коснувшись справки из исправительного заведения, с большой печатью поверх текста: «Направлен в армию».

Имелись также записи, что капрал ван Маартен взят в плен, а с сентября шестнадцатого года числится среди погибших. Телеграмма родителям была послана на другой день после налета «цеппелина». Согласно замечанию командира, капрал ван Маартен безупречно служил отечеству.

Мейси не понадобилось делать записи в учетной карточке, ведь она уже собрала всю необходимую информацию; детали она просто запомнила. Затем сложила документы в том порядке, в каком они были ей предоставлены, собрала вещи и прошла к стойке регистрации.

– Все нашли, что хотели?

– Да, спасибо.

– Если еще что-то понадобится, приходите снова, мы поможем.

Мейси оглядела комнату. Одинокая женщина прижимала ладони ко лбу, низко наклонялась над документами, качала головой. Мейси предпочла бы никогда больше не приходить в военный архив; увы, учитывая характер ее работы, это было маловероятно.

Она выехала из Лондона в половине пятого. Если поднажать, можно успеть в Челстоун к шести. Повидаться с отцом и зайти к Морису. В Геронсдин она при таком раскладе попадет в девять вечера. Сразу ляжет спать – завтра предстоит напряженный день.

Поужинав с отцом, Мейси направилась в Дувр-хаус к Морису Бланшу. Наверняка он видел ее автомобиль, заруливавший в ворота челстоунской усадьбы. Сердцем Мейси чувствовала, что Морис хочет с ней встретиться. Она прошла в калитку, которая разделяла владения конюха Фрэнки Доббса и доктора Мориса Бланша, по знакомой тропе достигла оранжереи, но двинулась дальше, к главному входу. Там ее уже поджидала экономка, низенькая полная женщина, в неизменной черной юбке и белой блузке с камеей у горла. Навстречу Мейси распахнулась дверь.

– Доктор в кабинете. Велел принести портвейну для вас, а еще я напекла сырного печенья. Всегда считала, что портвейн без закуски тяжело идет.

– Вы очень добры. Так я пройду прямо к доктору Бланшу?

Морис сидел за письменным столом. Поднял взгляд на Мейси, улыбнулся. Она закрыла за собой дверь. Попыталась не фиксировать внимание на том, как он постарел за последнее время, с какой натугой встает, с каким трудом передвигается. Без трости уже не может – а совсем недавно мог. Неужели эти перемены во многом результат печали?

Год назад они с Морисом ездили во Францию. Тогда, конечно, он выглядел на свой возраст – ему было за семьдесят, – но держался куда бодрее. Не характер ли его работы делает черное дело? В сентябре прошлого года Мейси привезли в тайный дом в Париже, чтобы сообщить: в своем расследовании она перешла дорожку разведслужбам. Это событие подтвердило: знания Мориса Бланша по-прежнему пользуются спросом, сам он – заметная фигура в делах международного значения.

– Морис, вам нездоровится?

Он покачал головой:

– Не беспокойся о моем здоровье. Просто я уже старый. Прежние недомогания, которые в молодости игнорировал, теперь нагрянули все разом. Надеюсь, Мейси, ты возьмешь себе на заметку это прискорбное свойство всех недомоганий.

Морис чмокнул Мейси в щеку и жестом пригласил располагаться у камина, как обычно напротив его любимого потертого кресла. Между ними стоял сервировочный столик. Прежде чем усесться, Морис налил гостье портвейна, а себе – односолодового виски. Потянулся к каминной полке, выбрал трубку, взял кисет и заговорил под неторопливый курительный ритуал:

– Ты хочешь обсудить геронсдинское дело?

– Да. Только сначала…

Морис смотрел на Мейси, склонив голову. Руки его между тем набивали табаком чашу трубки.

– Саймона кремировали, и… Боже мой… – Мейси уронила лоб в ладони. – Не верится, что это было только сегодня утром. С тех пор столько всего произошло.

– Вероятно, сразу после прощания с покойным ты заставила себя погрузиться в работу? Думаю, не ошибусь, если предположу, что ты занялась вопросами, связанными с расследованием?

Мейси кивнула:

– Я позволила себе провести в Лондоне только один день. Сегодня к ночи мне нужно успеть в Геронсдин. Поеду прямо от вас.

– Такая спешка действительно необходима?

– Да. Расследование уже имеет собственную динамику, значит, я должна завершить работу в течение одного-двух дней.

– Понимаю. – Морис бросил спичку в камин. – Расскажи о кремации, Мейси.

– Сначала я была обескуражена решением Маргарет – это мать Саймона, – но потом поняла, что она совершенно права. Саймон слишком долго оставался вроде как живым, только это уже был не Саймон, не тот человек, каким мы все его знали. Просто раньше я никогда не бывала на кремации. Мне было… – Мейси стиснула губы, подбирая подходящее слово, – не по себе. Да, меня смущала мысль, что тело Саймона сгорит.

Повисло молчание. Морис смотрел на пламя камина, взвешивал слова Мейси. Наконец он заговорил:

– Саймон был ранен при бомбежке – то есть уже тогда подвергся воздействию огня. А теперь его тело предано огню окончательно. Согласись, в таком решении есть определенная метафоричность. Ну и практичность – ведь миссис Линч уже в преклонных годах и одинока.

Мейси молчала. Бокал с портвейном она держала обеими руками, поворачивала, наблюдая, как драгоценное вино медленно обволакивает стенки.

Морис перевел дыхание и продолжил речь:

– Разве у тебя не возникает ассоциаций с фениксом, священной птицей, которая, чуя близкую смерть, строит гнездо из веточек корицы, поджигает его и сгорает в пламени, а потом возрождается из пепла?

Морис глотнул янтарного напитка.

– Увы, юноша Саймон не выйдет из крематория и не скажет нам «Здравствуйте». Но, по-моему, это дар для тебя, Мейси, возможность думать о нем как о фениксе, знать, что он стал ветром над лугами. Если, конечно, ты от этого дара не откажешься. – Морис улыбнулся. – Сейчас как раз тот случай, Мейси, когда не нужно ни думать, ни искать смысла. Ты этим уже занималась. Ты хранила Саймона в сердце и шагала в будущее, какое в семнадцатом году тебе и не снилось. Теперь Саймон умер. Подумай о новорожденном фениксе. Прими его.

Мейси молчала. Перед ее мысленным взором красно-золотая птица рвалась из пламени, которое сама же и разожгла.

– Еще добавлю: считается, что слезы феникса способны врачевать любые раны.