Святослав Загорский. Закон Севера - Татьяна Линг

– Пойдём домой, князь? – снова вопросила Евдокия, двинувшись к Игорю.

Муж глянул на неё с презрением, словно и не княгиня она, да и вовсе не жена, прошипел, так что слышно было только ей одной:

– Ты что же, меня опозорить пришла?

Она отвечала так же шёпотом:

– Ты в шаге, чтобы опозорить себя самого. Прошу, умоляю, пока не пролилась кровь твоя или наших друзей, пойдём домой. Святослав готов на эту сделку! Он позабудет обиду, ежели…

– Ежели?! – взревел Игорь. – Так вы мне условия вздумали ставить? Давно ль ты по-другому говаривала?

– Глупа была я. – Покаянный взгляд Евдокии Московский князь не разгадал. Да и что случилось-то с женой, как подменили её. А может, она всегда была такая? Такая баба, что ведёт мужика не к победе, а к горькому поражению. Только теперь понял это для себя Игорь.

– Встань подле мужа, – холодно процедил он. – А теперь послушай меня, Святослав…

Договорить не успел. На звук, на шум от множества копыт развернулся и сам Загорский, и сердце его ёкнуло. Одетая на чужеземский манер, горделиво ехала его Осинка. Взгляд ее озорной да злой он подметил, лишь когда та подъехала, даже не посмотрев на князя Игоря, вопрошала у собравшихся:

– Ну и долго ли великий хан будет ожидать вас, холопы? – говорила грубо, помечая каждого, где их место супротив её войска, но тому радовались и Святослав, и Ладимир. На роже князя Московского, кроме как полной растерянности, ничего написано не было. Тут последнего она заметила, да и вопросила, подняв тонкую бровь:

– И кого это нам в гости принесло? Мало я в одном месте столько армий видела. Чай, на войну собрались? – Осинка развернулась к Загорскому. – Мы к вам с дружественным визитом, а вы войско собираете под знамёна? Так ли мне великому хану передать?

Тут голос подал Игорь.

– Мы личные вопросы решаем, к хану не имеющие никакого отношения.

– Великий сам решает, что его касается, а что нет, – отрезала северянка. – Только одно хан просил передать князю Московскому, что желает лично Загорского да князя Ладимира у себя видеть не только в ближайшие два дня, но и через год, и чтобы пришли вместе. – Тут Осинка, совсем охамев, подскакала к Игорю близко-близко. – Дружно пришли, все вместе. А ещё ты, князь, Осинке-хан будешь должен привезти подарок: холопов по количеству два отряда конных. Столько полегло у меня от твоих литовцев, пока они тикали с перепугу. Так же просил хан сына твоего наследного к нему направить, дабы ратному делу обучался тот у настоящих воинов!

Евдокия вскрикнула, и её возглас потонул в захлёбывающемся кашле. Игорь бледный стоял да молчал, Осинка тем временем развернулась к Святославу и уже скорее извиняющимся тоном произнесла:

– И тебе, Загорский, велено передать, как только годков двенадцать исполнится сыну, в ставку к хану его отправить с тем же наказом. С молодыми князьями можно отправлять верных людей, но оставить им не боле десяти человек с каждым.

Столько сказать надо было, столько спросить у Осинки, и слова назад бы повернуть про сына. Но не мог, лишь ветер донёс до Загорского запах её волос. Оставаться не стала, даже проверять исполнение наказа Московским, поскольку знала, что без поддержки Игорь даже супротив Святослава не устоит, а с тем ещё Ладимир и она, Осинка. Успела заметить счастливый взгляд. Улыбнуться про себя, что князь жив-здоров. Успела рассмотреть Пересеченск ещё раз перед тем, как ворота окончательно закрылись перед её взором. Заметила постоялые дворы, в которых останавливалась, ножом по сердцу полоснули тоска и память. Сказать, дать понять Загорскому про беременность не посмела, слишком помнила Ксану и цену, которую пришлось заплатить слугам.

Великий выполнил её наказ, разгромил литовскую армию, порубив врага сзади, как только те бросились на неё в атаку. Раскидал, как котят, показал Осинке, кто её мужчина и на что он способен. Ярый хан рубился сам, чего ранее она замечала за ним только в частых тренировках. Он сам вёл воинов, и степь в те минуты стонала, захлёбывалась кровью, упивались тёмные духи, пожирая гнев и ненависть убивавших друг друга, да танцевали на костях демоны, радуясь пиршеству. И лишь ангелы на небе грустно собирали души павших, унося подальше от боли и земных страданий.

Но вот Осинка выпрямилась в седле, отвернулась от места, что звала когда-то домом, и устремилась в новую жизнь. Теперь ничего родному краю она не должна, теперь она принадлежала хану и будет любить его с таким пылким трепетом, на который только была способна. И пусть времени жить ей осталось мало, знала, что отплатит тому за все с великой благодарностью.

– Ой вы славные вояки, воины родные… – выводили напевы из кабака. Сегодня гулял весь торговый тракт: и малые дети, и девки, и купцы, и богатые, и бедные, и мало их разделяло, но объединяло одно – остались живы! Старые дрязги, что случались ранее, в это мгновение были позабыты, а за одним столом сидели недруги. И те, кто ранее друг другу и руки бы не подал, сейчас в обнимку делили чарку медовухи.

Мёртвыми, что покоились за воротами, озаботились сразу, потратив на энто дело цельный день. Кого не забрали чужеземцы, хоронили на христианский манер, да только в безымянные могилы. В татарских войсках много нашего люду воевало, кого ранее увели в полон или выдали за выкуп. Кто из них и вовсе не знал родины, только тем павшим свезло попасть на родную землицу хладным трупом. Ну, так то жизнь, а сегодня и сейчас живые праздновали ещё один день.

– Потерял я её, Трофим, – покачал головой Святослав, опрокидывая в себя очередную чарку. Он не чувствовал вкуса напитка и все поражался, отчего сегодня медовуха не делает положенного ей дела: не расслабляет тело да не отпускает разум. – Теперь уже точно потерял.

Кулак врезался в стол, отчего подпрыгнули чашки. С князем, повесив голову на грудь, сидели и «медведь», и его верный друг воевода Пересеченский. Остальных вояк отправили, стоило только Святославу произнести горестно: «Осинка…» – да застонать так, словно померла она.

Убрали лишних с обеспокоенностью, кто его знает, кого хитрый хан оставил ушами доглядать за князя, поэтому гостей поторопили на улицу и баб любопытных под предлогом угомонить малых дитятей.

– Жива она, князь, а дорогами нашими только господь ведает. – Ладимир понимающе посмотрел на Святослава, и ему на душе горько разливалась рана. Нет-нет да вспоминалась жаркая Аксинья, хотя забыл ту, казалось, даже не вспоминал, а теперь она везде его преследовала тем взглядом, что бросила через плечо на прощанье, что вставал перед внутренним взором. Да что говорить! Теперь она смеялась на него каждый день глазами сына! И жена его только хуже делала своей нелаской.

– Ведает, говоришь? – Святослав исподлобья сверкнул глазом. – Она нам победу принесла ценой своей души! Пока Осинка была у хана, я её ещё мог спасти, но теперь… Она сама к нему пойдёт как плата за спасение меня, народа нашего, даже тебя, Ладимир! – снова рыкнул князь, смяв кулаком рубаху напротив сердца, посмотрел наверх, непонятно, то ли сморгнуть непрошеные слезы, то ли глянуть в сторону беспощадного бога, что немо сидел на небесах. – Баб много, хороших, молодых, опытных, ненасытных! Но… – тряхнул головой, смывая наваждение. – Такой, как она, больше не встречу! Не удержал я её, Трофим! Не разглядел, не понял, не сумел! А была так рядом! Дышал ею! Трогал! Вот этими руками держал в объятиях!