Святослав Загорский. Закон Севера - Татьяна Линг

– Слушаюсь, хан. – Осинка помолчала, раздумывая, стоит ли задавать следующий вопрос. – Великий хан, зачем тебе Пересеченск?

Бровь Бикбея поднялась.

– Мне не нужна эта крепость, мне нужен Московский князь.

– Но… но я не понимаю…

Хан прижал её к себе ближе, затыкая рот поцелуем.

– А тебе и не надо, моя Осинка, мы с князем Загорским сами разберёмся, доверься мне, будь моим послушным ханом. – Он улыбнулся собственной шутке, а ведь и правда за глаза нет-нет да и называли его наложницу Осинка-хан или младший ханом. – Твоя задача выйти к Пересеченску и встать с войском, в любой момент ты должна быть готова эту крепость взять. Поняла?

– Не могу я своих людей убивать, великий…

Хан схватил её за горло, перекрывая воздух. Втащил на себя, теперь каждой пядью обнажённого тела прикасаясь к девушке.

– Где теперь свои, по какую сторону ты стоишь? – зашептал он ей в губы, гневно посматривая при этом в глаза. – Осинка, подумай хорошо, подумай о своём ребёнке и о себе.

«О своём ребёнке. Неужели догадывается?» – мелькнуло задыхающейся птицей мысль перед тем, как хан снова завладел её губами.

– Где твои люди, Осинка? – Бикбей заставил девушку раскрыть ноги и принять его.

– Здесь, мой хан! – выдохнула она, чуть скривившись от жара, что исходил от мужчины.

– Ты возьмёшь крепость по моему приказу?

У него столько людей, столько военных начальников, смелых воинов, советников, что ведут нескончаемые переговоры. У великого столько шпионов, что засели во многих городах да крепостях, но он хотел, чтобы против своего народа выступила та, которую он не мог сломить.

– Да! – застонала Осинка, отдаваясь хану.

Иван, запыхавшись, заскочил в светёлку и бросился к чану с водой, его рыжий чуб горел огнём, а кожа шла красными пятнами. Напугал сенных девок, своим шумом и лязгом нарушая грозную тишину, что нависла с утра над Пересеченском. Дети тихонько плакали, бабы прятали по дворам скотину да молодых девок по погребам. Давно ордынцы не подходили так близко в Зареченский край, а они, знамо дело, ежели зайдут в село, так лучше уж смерть, чем то, что оставляли после себя эти звери. Церковные колокола звонили не переставая, но в этот раз это угнетало лишь сильнее. Святой отец в окружении помощников и рьяно верующих обходили дворы с иконой Богородицы да молились о спасении жителей. Все это калейдоскопом пронеслось перед взглядом Курлыги, пока он нёсся на жеребце к воеводе с докладом. Парень перевёл дыхание. Ещё раз отхлебнул с деревянного ковша воды, утёр рукавом лицо, смахивая пролитую да пыль и поторопился к Трофиму, что надевал на себя доспехи, тяжело покряхтывая.

– Все на месте уже?

– Князь Загорский и князь Ладимир выставили часть воинов перед разлучиной. Лучники с северянами вдоль трактовской дороги стоят наготове. Ежели бы не знал, что они там, то и не найти, так хорошо схоронились под свежей листвой. Только вот…

– Чего ещё?

– Только вот войско ханское стоит с другой стороны, а мы там, словно дети, голые, без единого солдата перед ними, зато дорогу загородили от своих же как от врагов? – Иван мало понимал в военных манёврах, но даже он догадывался, что, ежели пойдёт ханское войско, то они вернуться успеют, только когда уже все будет разграблено и гореть огнём.

– А тебе и не надо знать, Иван, мы лишь выполняем приказы. Наше дело умереть. – Трофим с тоской посмотрел на Алену. Та прятала слезы и старалась показать мужу только улыбку. – Ты обязательно схоронись, девок сенных с собой возьми, чтобы я тебя на улицах Пересеченска не видел, поняла?!

Алена тихо стояла в уголке, пряча потухший взор, понимала: не выполнит наказ мужа, ей надобно людей раненых спасать, а не о собственной чести или жизни беспокоиться. Иван стрелял глазами на воеводскую жену и тоже переживал за красивую девушку.

Воевода поцеловал Алену да вышел вон. Иван помялся, хотел что-то сказать, что-то важное, а потом рукой махнул на девушку, натянул шапку да последовал за Пересеченским. Трофим вскочил на коня, но направил его не к выходу из города, по направлению к Загорскому, а к воротам, под которыми стояли ордынцы, разделённые одной бурной рекой.

– Воевода, батюшка, вы куда? – Иван разволновался, сбитый с толку. Охрана Трофима следовала за ним, и вояке пришлось их потеснить, чтобы пробиться к начальнику. Поймав грозный взгляд Трофима, Курлыга все же заткнулся, последовал за ними молча, стараясь не показывать чрезмерного волнения.

– Открыть ворота! – рявкнул воевода, чтобы ни у кого не возникало сомнений в его действиях.

– Открыть ворота! – завторили приказ, и деревянные двери, снаружи оббитые железными щитами да вострыми шишками, жалобно скрипнув, стали распахиваться настежь.

С речки пахнул свежий ветер, словно это для него открыли вход в Пересеченск, и он, как радостный пёс, вернувшийся домой, напал на волосы воинов. Потрепав, обласкав их лица, бросился дальше по опустевшим улицам, взметая пыль да сор.

Пред взглядом, разделяемой полноводной бурной рекой, стояло войско. Ветер, не видя преград, метался между воеводой, его охранниками, взволнованным Курлыгой и неисчислимым войском Орды. Казалось, только добродушный ветер не понимает, что этих непримиримых соперников разделяет лишь часть воды. Удивительно, но крепость, что была создана для того, чтобы встретить и остановить татарских врагов, теперь широко раскрывала свои ворота, как продажная девка ноги.

– Что же это мы, и без боя им сдадимся? – Иван во все глаза смотрел на воеводу.

– Сказал же тебе, заткнись! – рыкнул на него Трофим и следом: – Опускайте мост!

– Видно, кто с ним? – Загорский задал вопрос Климу. Если Иван носился между Пересеченской крепостью и его войском, обеспечивая передачу приказов, то Клим разведывал опасную дорогу от прятавшихся вдоль дороги в лесу северян и войском Московского князя, что вышагивали не боясь, не волнуясь, что скоро встретят две полновесные армии – князя Святослава и князя Ладимира. Загорский рассчитывал, что они наконец смогут увидеть их тайных союзников, вывести на чистую воду Московского князя и, ежели все сладится, как пообещал великий, разбить врагов разом.

– Едут, князь, – отвечал служивый, скидывая шапку да вытирая ею пот, что выступил на лбу. – Только пока Московский один едет. Не видно его подмогу.

Загорский хотел посмотреть в глаза своему другу, что, не боясь ни черта ни бога, сумел предать его. Разменять его дом, его княжество, как дешёвый серебряник.

Покашливая от затяжной простуды, княгиня Евдокия сидела на коне рядом. Закутанная в дорогие соболя, женщина все время мёрзла, словно холод вдовьей башни пробрался ей в кости и засел там теперь уже навсегда.

– Что он задумал? – вопросил Загорский, не повернув головы в сторону Евдокии.

Та зашлась кашлем, прежде чем ответила:

– Пошто я знаю, князь? Там теперь не мой муж командует, а та, у кого промеж ног мёдом для него мазана. – Грубо, но по делу. По мужикам, что стояли в охране, прошли смешки. Загорский остановил их осуждающим взглядом. Так зыркнул, что самой княгине стало стыдно, и она исправилась: – Московский князь выступил, как ему литовцы сказали, а те изощрённые лжецы, так что, думаю, пустили свою армию в обход.