Волхв - Андрей Борисович Земляной

Ровно такая же история случилась и в других республиках. Люди увидев, что жизнь в России, становится лучше и богаче чем на периферии, потянулись ближе к центру, что очень помогло в определённое время с квалифицированными кадрами.

И когда реальная власть стала расползаться в руках удельных князьков, те забегали по-настоящему. К счастью все их движения отслеживались очень подробно, и Судоплатов приехавший на встречу с Николаевым, уже знал о чём речь, и толстую папку, подготовленную аналитическим управлением, взял спокойно. В охране Николаева и Брежнева было уже до трети сотрудников Системы, и парни были готовы не только разорвать любого врага, но и своим телом закрыть охраняемого от пули.

И ничего странного в том, что выжимка по всем материалам легла на стол Брежнева уже через день.

— Н-да. — Генсек покачал головой. — Коммунисты, етить их. А как только власть стала утекать, так у всех маска сползла. — Брежнев снял очки и посмотрел на генерала. — И что предлагаешь?

— Последняя страница. — Коротко произнёс Павел Анатольевич, который не доверял даже Кремлёвским стенам.

— Гм. — Леонид Ильич надел очки, перелистнул несколько страниц, и поднял к глазам последний лист. — Жёстко. — Он покачал головой, снова снял очки, и пальцами помассировал глаза. — А от меня-то что нужно?

— Ну мы же не сами по себе, Леонид Ильич. — Судоплатов развёл руками. — Как вы помните, даже жёсткий конфликт между нами и руководством страны не привёл к ответной реакции. Мы просто захлопнулись как улитка, и не показывались наружу. И только с вашего прямого разрешения начали действовать. Система — часть страны, и не может действовать вопреки ей. Если завтра народ проголосует за капитализм, мы не поедем по адресам.

— Это хорошо, и… это плохо. Брежнев покачал головой. — Нет у нас такого сверхнадёжного механизма, который смог бы удержать всё что мы сделали.

— Нет. Судоплатов кивнул. — Но есть люди. Верные, надёжные. И к счастью мы знаем, что даже когда всё посыпалось, они не предали и не отступили. А вообще Витька много раз говорил об этом. Нужно воспитывать людей. Учить их, и никогда не врать. Чем умнее человек, тем он хуже поддаётся манипуляциям.

Гейдар Алиев слишком долго прослужил в КГБ, чтобы точно знать, что любую подготовку к мятежу, вскроют. Но у него был и на этот случай готов свой план. В большинство из них генерал Алиев не посвящал даже своих ближников.

Целью же всей операции, было как ни странно не выход Азербайджана из СССР, где ему было вполне уютно, а повышение роли руководителей республик как минимум до того уровня, который у них был до семьдесят третьего.

Алиев неторопливо прогуливался в скверике возле республиканского Верховного Совета, а вокруг словно стая волков рыскали его люди из охраны.

Но главная причина всех метаний, в другом. Гейдар Алиев был игроком. Игроком, для которого сама игра важнее даже чем выигрыш. Выигрыш только фиксировал правильно принятые решения, а удовольствие от красиво сделанной игры, — в самой игре. Во время службы в КГБ, Алиев довольно легко переигрывал турецкие разведслужбы, и теперь не без основания полагал, что переиграет какого-то там мальчишку, которому престарелый генсек дал слишком много власти. Видать не врали те, кто утверждал, что Николаев — сын Брежнева. Хотя и умён. Этого не отнять. Алиев вспомнил кинжальный взгляд двадцатилетнего парня, и чуть поёжился. Такой взгляд он мог припомнить только у Лаврентия Берия, когда тот приезжал по каким-то делам в Ленинград и выступал у них в школе переподготовки руководящего оперативного состава МГБ СССР.

Но его нужно ликвидировать в первую очередь. Слишком много на этом Николаеве завязано. А ещё он стремительно набирает популярность, разъезжая по стране и решая проблемы застойных регионов и городов. И вот это было опаснее всего, потому как если к заместителю Председателя, ещё можно подобраться, то к первому лицу, это в десятки раз труднее.

Генерал усмехнулся. Ничего, и такие задачи решали. В Баку зимой было всего плюс пять-семь, но порой налетал неприятный ветер с гор, и Алиев, поднял воротник, укрываясь от такого порыва.

— Агиль! — Алиев окликнул начальника своей охраны. — Возвращаемся! — Он взмахнул рукой, и в этот момент, словно что-то укололо его в губу. Он машинально провёл рукой, и сам себе улыбнулся. Ну какие комары в Баку, зимой? Их и летом-то совсем немного.

Дойдя до резиденции, он вытащил из сейфа чемодан спутниковой связи, и установив его как велела инструкция, поднял трубку, и набрал номер.

— Мистер Джонсон? — Произнёс он на прекрасном английском. — Рад слышать вас. Это вас Горец беспокоит…

Поговорив со своим далёким помощником и другом, Алиев плеснул себе коньяк, сел в большое удобное кресло, откинулся на спинку, закрыл глаза и… умер.

С разницей в минуты, скончались ещё два выдающихся деятеля Коммунистической партии, Шеварднадзе, и Щербицкий.

Пресса России, отреагировала необычно. Во всяком случае для тех, кто любил читать «между строк», ловя всякие сигналы, и намёки. Но на этот раз намёк был таким жирным и понятным, что удивились даже предельно циничные медики, и милиционеры.

Не было никаких «в ходе долгой и продолжительной болезни», и «смерть вырвала из наших рядов несгибаемого борца за дело коммунизма»… Нет. На четвёртой полосе в разделе «положение на местах», небольшое фото, в чёрной рамке, и текст; «На таком-то году, от сердечной недостаточности, скончался, видный государственный деятель, такой-то. Похороны пройдут по месту жительства покойного». И никаких трауров, и траурных мероприятий.

И вот это, три фото в один день, с подобным скупым некрологом, были даже ярче чем судебный процесс. А для тех, кто считал, что красная империя одряхлела и потеряла свои зубы — просто холодный душ.

Виктор тоже отметил все эти странности, но для него всё было понятно. Центр, указывал республикам на красную линию, которую нельзя было пересекать, и результат этого пересечения. Причём такая вот ликвидация была как ни странно очень мягким вариантом. Куда жёстче, это комиссии разнообразных ведомств, с арестами и отсидками всех виновных, а после всеобъемлющие выводы о руководстве республикой на Политбюро, и Пленуме ВС. Тогда обычно руководство республики приходилось обновлять как минимум на треть как максимум наполовину, и все ранее попавшие в жернова Союзного правосудия, уже не могли вернуться к государственной кормушке.

Ранее, в пятидесятых и далее годах, все работники так называемой номенклатуры, никогда не увольнялись, а максимум — переводились на такую же должность, но подальше от центра. Таким образом даже крайне бестолковый администратор, раз попавший в обойму, и непрерывно косячивший всё время, спокойно дорабатывал, директором,