Ангелочек. Дыхание утренней зари - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Может, и так, – согласился он. – Тогда до свидания, матушка! И спасибо! Ты поставила мою голову на место. Ну, почти…

С этими словами он поцеловал Жерсанду в лоб и удалился.

В мануарии Лезажей, в то же самое время

Леонора услышала характерные звуки, которые издавал экипаж, когда Макэр заводил лошадей в конюшню. Она без труда представила себе, что произойдет дальше. Кучер пересадит Гильема в кресло на колесах и отвезет его в вестибюль. Она бы дорого дала, чтобы больше никогда не видеть мужа, внушавшего ей жгучую ненависть.

«На этот раз он за все заплатит! И дорого!» – сказала она себе.

Левая половина лица Леоноры ныла до сих пор. Во время ссоры, о которой Гильем рассказал Анжелине, он так сильно ударил жену по лицу, что та упала навзничь на паркет. Леонора разрыдалась. Щека и ухо горели огнем. Николь предложила смазать ушиб мазью на основе арники, но Леонора отказалась.

– Я поеду к Альфреду завтра утром! Я не стану дожидаться среды. Пусть он увидит синяки! А ведь я могла это предвидеть! Даже лишившись ног, этот мерзавец меня избивает! Я наклонилась над ним, потому что он не хотел на меня смотреть, а он схватил меня за плечо левой рукой и ударил правой! Мерзавец, какой мерзавец!

– Мадам, чего вы ждете? Почему не отомстите ему и повитухе? – спросила тогда служанка.

Перед самой Леонорой этот вопрос больше не стоял. Она решила действовать быстро и эффективно. Макэр, которому она поручила следить за мужем, несколькими фразами укрепил ее решимость.

– Хозяйка, ваш муж и эта рыжая обнимались, когда сидели в коляске. И целовались тоже, – рассказал кучер, когда она заглянула к нему в каморку, где хранились седла.

За оградой усадьбы вдаль уходили холмы. В задней стене дома было несколько невысоких и узких дверей, которые вели во двор, где располагался небольшой огород и подсобные помещения, в том числе птичий двор и псарня: Жак Лезаж, супруг Клеманс, был большой любитель охоты и держал свору биглей – коротконогих английских гончих. Когда Леоноре нужно было незаметно выйти из дома, она пользовалась одной из этих дверей, обходила дом с севера и попадала в конюшню.

– Что? Как именно они целовались? – сердито спросила она. – Как друзья или как влюбленные?

– В губы, как же еще? – ответствовал кучер с самодовольной усмешкой. – Мсье Гильем, наверное, думал, я не увижу. А я голову-то повернул, и вот они – как на ладони!

Леонора на мгновение лишилась дара речи от изумления. Ей пришлось опереться о выбеленную известкой стену. В каморке было темно и пахло ячменем, который варился в кастрюле на жаровне.

– Что у вас с лицом, хозяйка? Только не говорите, что ушиблись…

Он приблизился, чтобы лучше ее рассмотреть. Леонора быстро вынула из кармана колье из окультуренного жемчуга с массивной золотой застежкой.

– Держи! Денег у меня нет. Ты сможешь дорого его продать. А теперь иди к лошадям. Я побуду здесь еще немного.

Макэр задержался на пороге. Он охотно посвятил бы хозяйку в детали свидания между ее супругом и Анжелиной, но, зная ее вспыльчивость, оставил ее в покое.

«Похотливая кошка эта мадам де Беснак – вот она кто! – думала между тем Леонора. – Значит, своего мужа ей не хватает, и она взялась за моего, хоть он и калека!»

Она отчаянно ревновала и была уверена, что получила неопровержимое доказательство того, что любовники по-прежнему без ума друг от друга. Зависть нашептывала Леоноре, что они упиваются своей любовью. Сама она запамятовала, что это чувство бывает поэтическим и возвышенным, зато хорошо помнила нежность и страсть, которую в свое время внушал ей Гильем.

«Эта потаскуха родила ему сына раньше, чем я! Он взял ее девственницей до того, как взял меня! Все, что связано со мной, – не в счет! Ну что ж, тогда он лишится всего – и детей, и ее! Уж ее-то – наверняка…»

В доме на улице Мобек, через полчаса

Анжелина была в диспансере одна, когда Луиджи вошел во двор. Октавия с Розеттой в кухне обсуждали рецепты пирога и качество мыла, пока маленький Анри ужинал. Верный пес лежал у ног мальчика. Бывший бродяга подумал, что это – благоприятный знак. Ему не придется притворяться довольным жизнью и поддерживать общий разговор.

Он застыл на пороге просторной комнаты. Здесь всегда царила исключительная чистота, стены и все предметы были разных оттенков белого – шкафы, сложенное стопками белье, льняные занавески на стенах и даже ширма.

– Ты вернулся! – проговорила Анжелина, поворачиваясь, чтобы посмотреть на мужа. – Нам нужно поговорить.

У Луиджи оборвалось сердце. Осунувшееся лицо жены и ее печальный взгляд, по его мнению, не могли предвещать ничего хорошего.

– Я тоже хотел с тобой поговорить, – резко произнес он.

Анжелина была так расстроена, что тон супруга ее, казалось, совсем не удивил. Нервным движением она взяла стопку полотенец и прижала их к себе, как если бы хотела за ними спрятаться, как за щитом.

– Пожалуйста, выслушай сначала меня, – попросила она, вздохнув. – Я знаю, что ты заходил домой, и Розетта сказала, что я уехала в карете Лезажей. За мной приехал Гильем. Я опасалась худшего, но нет, он проявил понимание и ни разу не упрекнул меня в смерти своей матери. Я воспользовалась случаем, чтобы сообщить ему, что мы скоро переезжаем. Я заверила его, что через несколько лет мы предоставим ему возможность общаться с сыном. Он очень расстроился. Луиджи, не моя вина, если он до сих пор меня любит. И… Перед тем как отвезти меня домой, он попросил подарить ему поцелуй. Пусть целомудренный, но все-таки… Я ответила отказом, я была тверда в своем решении и категорична. И тогда он поцеловал меня в губы. Это длилось пару секунд, не больше.

Рассказывая, она не поднимала головы, потому что боялась встретиться с Луиджи взглядом. Всхлипнув, Анжелина продолжала:

– Потом он позвал кучера, и мы поехали обратно. Ехать было недалеко, но все это время я дрожала от смущения и гнева. Гильем просил у меня прощения за тот украденный поцелуй, и я, глупая, его простила. Боже, знал бы ты, Луиджи, как я на себя злюсь! Я так тебя люблю! Но я знаю, почему я допустила это. Потому что в душе я до сих пор думаю, что он стал инвалидом из-за меня.

Каждое ее слово бальзамом проливалось на истерзанное сердце Луиджи. У него появилось странное, безумное чувство – он словно бы увидел Анжелину в первый раз. Ее красота могла растрогать кого угодно, ее прекрасная и нежная душа отражалась в блестящих глазах-аметистах. Она наверняка плакала, потому что веки ее припухли, а кончик носа был розовый, что делало Анжелину похожей на хрупкую маленькую девочку.

– Я вас видел, – признался он. – Только не подумай, что я шпионил! Играть роль подозрительного супруга – это не мое. Когда Розетта сказала, что вы с Гильемом уехали в коляске, я испугался за тебя и побежал к кладбищу.

– Ты нас видел?

– Я был на возвышении, в роще, и я видел, как он тебя поцеловал. Мне было ужасно неприятно. Я подумал даже, что схожу с ума. И если ты хочешь доказательств, вот главное: я решил собрать вещи и сегодня же уехать.