Врата чудовищ - Дара Богинска

Спина у Агаты была такой прямой, будто она проглотила кол. На грациозно вытянутой шейке отчетливо пульсировала вена, быстро-быстро.

— Позвольте, Ваше Святейшество. Мы обещали возвращение богов.

— Есть только один бог!

— В числе прочих, верно, — она изогнула губы и расправила юбку на коленях, — Но мы выполнили своё обещание. Мы открыли дверь в поднебесье.

— Эти существа… Это демоны! Как можете вы называть их богами? Звери и то разумнее! Это — не боги.

— Нет, конечно, не боги, — в спокойном голосе Агаты сочился яд, — Но их дети.

Зал загудел, разнося информацию из уст в уши, шепоток был похож на сквозняк из приоткрытой в небеса двери. Потусторонний, леденящий кровь, нехороший.

— Ересь!

Агата внезапно сильным низким голосом перекрыла восклицание Тито:

— Да что вы знаете о своем боге?

Церковники на противоположном от идолопоклонников столе резко затихли, ибо как смела она? Греховный сосуд, проклятая ведьма, невежественная в высочайших материях баба с оскверненным лоном, так и не принесшим Бринмору наследника?

От этого вопроса Тито вспрыгнул с места, и не заметил: презрел и былую сдержанность, и сковывающую боль в пояснице. Если бы его верные Всадники не дернулись следом, если бы не блеснули глазами слуги и пажи, прислуживающие в мраморной зале, он бы бросился вперед, и плевать, что она королева. Вырвать ногти! Растянуть на дыбе! Залить свинцом её нечестивый рот!

Тито в кресло опустился медленно, словно в прорубь. Глотнул подогретого вина. Невежество, вот что возмущало его. Семибожники жили своей правдой, где Святейший Малакий, пророк Доброго бога, стоял рука об руку с отвратным собакоголовым Марвидом. В их пантеоне было место уродам, они исказили само представление святости. В их мирке потомки апостолов, малочисленные наследники Великих Домов Бринмора, якобы вели свой род не от святых, а от некоих хтонических порождений первородного хаоса, зверолюдей и монстров. Несчастные рабы иллюзий! Сколь убогой была их вера, если они были готовы считать божественными змееподобных уродов, что падали на их головы, аки клопы в молодом орешнике.

— Вы смеете меня учить? Поучите, что ж. Однако достопочтенные господа собрались здесь не как ваганты в университете, но для нужд страны и решения её проблем. Не ради питания вашей гордыни и гнева.

Агата оглядела собравшихся. В её синих глазах безразличия было — как в море утопиться. Лишь когда взор лег на светлую, как у Калахана, голову дочери, мягкая, нежная тень скользнула с ресниц королевы на её щеки. Она подобрала салфетку и утерла девочке уголок рта — та испачкалась в варенье, поданном с хрустящими сладкими гренками. Принцесса Дебора показалась Тито столь же прожорливым созданием, сколь и Марвид, кой по легенде подавился костью Малакия.

— Решать трудности дозволено лишь тем, кто на это способен, да, милая? — обратилась она будто к своей дочери, но та не ответила, сосредоточенно чистя крупные розовые виноградины — челядь благоразумно отодвинула варенье вглубь стола. — Как мог возомнить себя вершителем судеб тот, кто неспособен убить одноногого ублюдка моего супруга?

Тито невозмутимо перевел глаза на Вестника. Тот кивнул.

— Приказы уже отданы. Он ускользнул от нас в Ан-Шу, но мы разобрались с его пособниками. Мальчишка наверняка уже кормит воронье.

— Я готова продолжить этот разговор, только если вместо этого пастушьего пирога будет его голова.

Публика ахнула, запивая сенсацию — неповиновение главе Церкви Вознесения! — вином. Слуги к тому времени выкатили еще две бочки.

А Агата, улыбнувшись Тито, поднялась с места прежде, чем слуга отодвинул её кресло. Фрейлины повскакивали с мест, как спугнутая с мелководья стайка уток, и если бы не мальчишка-паж, чьи руки легли на спинку стула принцессы и задвинули его вместе с девчонкой, они бы ушли прямо здесь и сейчас.

Невежество, алчность, властолюбие, кровожадность. Грехи королевы Агаты проступили на её холодном лице демонической маской, когда она заорала на всю залу:

— Да что вы себе позволяете!

Тогда Тито встал. Тяжело оперся на посох, сгорбился так, словно её грехи легли грузом на его плечи. Если подумать, так и было. Его легковерие привело их сюда, в эту точку пространства и времени, где не могло быть ни мира, ни обещанного благоденствия.

— По вашей вине, сиятельная королева, Бринмор затопила кровь ваших подданных. Ваше вероломство привело к тому, что мы остались беспомощны перед лицом Врага. Но я смогу вернуть силу в руки нашего святейшего королевства.

— Нашего?

Она то ли не понимала происходящего, то ли до последнего силилась сохранить лицо. Чего она ожидала? Что после убийства короля и единственного, пусть и ублюдочного, наследника короны власть перейдет ей? Главе богомерзкого культа? Иноземке?

Церковь итак была слишком слаба из-за мягкотелости Калахана. Своенравный король — горе для подданных, чего стоила эта его «любовь» к чумазой шорке! Она была недостойна. Не несла в себе ничего, кроме возможности для императора Константина проглотить Бринмор, как умащенный кус мяса. Тито тогда был молод, слишком недальновиден. Надо было в ту ночь велеть Вестнику столкнуть их обоих из окна башни. Кто знал, что после гибели наложницы король станет и вовсе неуправляемым? Кто знал, что приплод этой хитрой куницы останется в живых? Всё это было большим просчетом. Совершить подобную ошибку снова, разумеется, было недопустимо.

Доблестный пьянчуга-король Бринмора был идиотом, не понимающим реальных угроз. Он слишком лояльно относился к проклятущим малефикам, отказал Тито в смертной казни тех, кто был на войнах, хотя какой разумный хозяин оставит жизнь домашнему псу, отведавшему человечины?

Но он, Тито Де Сантис, прелат Церкви Вознесения, всё исправит. Не даром земли Канноне некогда принадлежали его семье. Вся столица — это его город. Его законы. Да будет так.

Тито распростер руки, и с тем, как вспыхнула в свете жаровен ослепительная белизна его одеяний, громогласно зазвучал его торжественный голос.

— Королева Агата Сугерийская, вы обвиняетесь в предательстве короны Святого Мэлруда и заговоре против Церкви Вознесения!

Его голос возвысился, потому что по столу культистов прошла рябь, мельники, ваганты, художники, писари и предатели-монахи повскакивали со своих мест, заорали в возмущении, пока церковники, преданные Тито, сложили руки в жесте молитвы за упокой душ изменников. Агата не боялась, она ведьмински расхохоталась, тряхнула головой, из скромной прически выбились пряди. Её дочь глядела во все глаза, испуганная, вдавленная в стол животом — юный паж всё еще стоял за спинкой кресла, не выпуская принцессу из-за стола. Она закричала, заплакала.

— Попробуйте осудить меня, и весь Бринмор узнает о вашей подлости! О том, кто виноват в конце света! Я лишь отдала вам ключ, Тито! Это вы его провернули.

Королева была