Последний выдох - Тим Пауэрс

Его ладони все еще были липкими после того, как он отмыл их гелем «Годжо» для мытья рук в крошечном умывальнике своего фургона. Этим утром, поездив за покупками, он нашел неогороженный участок к востоку от Аламеды, среди глухих, без единого окна, стен фабрики по производству пластмассовых изделий и литейного цеха, близ железнодорожных путей и зажатой в бетон реки Лос-Анджелес, и немного повозился со своим стареньким фургоном.

Солнце все еще ощутимо грело с ясного октябрьского неба, и он снял рубашку и скапулярий, вынул банку пива из только что купленной упаковки на двенадцать штук и только после этого открыл задние двери фургона и вытащил инструменты.

Давление воздуха в шинах оказалось низковатым, и он взял маленький электрический насос, подключил его «крабами» к аккумулятору и присаживался по очереди около каждой шины, попыхивая сигаретой и потягивая холодное пиво, и присматривал, чтобы клеммы кабелей не соприкоснулись из-за того, что насос вибрировал и качался на неровной земле. Потом он залез под фургон и слил масло, добросовестно подставив под черную жижу пластмассовое ведерко, которое следовало закрыть крышкой и сдать для переработки, хотя он намеревался, если так и не появятся никакие должностные лица, оставить ведро тут же, на площадке. Работа завершилась установкой нового масляного фильтра, новых свечей зажигания и заливкой шести кварт масла «Валволин» от –20 до 50 градусов.

В шинах воздух Лос-Анджелеса, в моторе свежее масло. Ничего, связанного с воспоминаниями о бегстве в Аризону – поездке к старому полуразрушенному имению Гудини и опасливом пересечении границ. И он вспомнил о старой теории, согласно которой каждые несколько лет все клетки и каждый атом человеческого тела меняются, и таким образом, тело является всего лишь разновидностью волны, движущейся сквозь время и лишь ненадолго включавшей в себя вещество определенного дня – всего лишь волна, а ни одна из недолговечных физических частиц не проходит весь цикл. Даже шрам ничуть не существеннее, чем колебание, все еще видимое в океанской волне после того, как она преодолела преграду, породившую это колебание, тогда как молекулы воды, которые осуществили контакт, преспокойно остаются далеко позади.

П.Р.У., думал теперь Салливан, прихлебывая надоевшее уже «Гиннесс». Проблемы решаются ускорением. Ему всегда было не по себе при виде углубляющихся людей – молодоженов, всецело отдающихся ипотеке, ремонту крыши и переделке водопровода, решительного предпринимателя, арендующего здание и запасающегося коробками с отпечатанными фирменными бланками. Салливан уже пять лет катался на своем фургоне, но у него и до того были машины, и будут после того, как фургон встретится с той из проблем, которая окажется неразрешимой; даже книги на полке над верхней койкой существовали в волновой форме – томики в мягких обложках, купленные новехонькими, желтели, мялись, рассыпались, некоторое время служили щетками для подметания и в конце концов отправлялись в мусорные баки вместе с выметенным ими мусором, чтобы быть замененными новыми книгами в мягких обложках.

Салливан когда-то вычитал цитату у какого-то греческого философа, утверждавшего, что ни один человек не может дважды вступить в одну и ту же реку, потому что река никогда не будет той же самой, и человек тоже никогда не будет тем же.

Слава Богу за это, думал теперь Салливан, подзывая официантку. На ближайшем телевизионном экране, перед каким-то видавшим виды домом, отгороженным желтой полицейской лентой, заинтересованный с виду корреспондент хмурился в камеру и открывал и закрывал рот, как будто лаял, потому что на другом канале, включенном на всю громкость, раздавался оглушительный лай и кто-то время от времени повторял: «Голос!»

Салливан опустил взгляд на стол. Со звуком, без изображения, было лучше. Сегодня он наладил свою портативную радиокассетную деку, укрепленную на полу фургона, и в полуденных новостях услышал, что в Венис-Бич на берег выбросило какую-то гигантскую доисторическую рыбу и из океана выползли омары и перепугали людей на пляже.

Получается, что в Венисе случилось очень своевременное происшествие. Это весьма ободряло. Поводом поездки Деларавы туда был новостной сюжет, а не что-либо иное.

«Ты не быстродействующий «алкозельцер», ты не растворишься».

Он отогнал навязчиво возникающую в памяти фразу, прежде чем смог опознать голос, который (давным-давно) произнес ее. Лучше уж было бы раствориться, подумал он.

– А теперь я хотел бы переключиться на «Курз» светлое, – сказал он вслух официантке, которая поставила на стол две тарелки, источающие пар, а тепловатый стаут не годился для того, чтобы запивать еду с чесноком, соус табаско и сыр с плесенью. – Знаете что, подайте сразу два пива.

«Одно для того, чтобы помянуть, конечно же, растворившийся призрак Сьюки», – подумал он.

Теперь, слегка оглушив голову алкоголем, он пришел к приятной уверенности в том, что волновая форма, являвшаяся его сестрой, благополучно растворилась, рассеялась и выровнялась, а не продолжает существовать после смерти тела, поддерживавшего ее. Деларава отправилась сегодня в Венис лишь потому, что этого требовала работа, сказал он себе, а все призраки покоятся в мире.

Так пусть все это растворится. Слопать этот чрезмерно поздний ленч или ранний обед, позвонить Стиву, приехать к нему, выпить еще несколько банок пива, а потом валить прочь из Л.-А. Из рабочих частей фургона убрано все старое дерьмо, и ты сам, конечно, вытряхнул из души застарелую вину и неуверенность, всего лишь вернувшись в родной город, который давно перерос, и осмотревшись в нем.

Veni, vidi, exii, подумал он, припомнив еще один девиз Сьюки. Пришел, увидел, уехал.

Из ближайшего динамика вырывался рев, наводящий на мысль о переполненном стадионе, но на экране он теперь видел только пляж, открытые ветру баскетбольные площадки, толпу вытягивающих шеи людей в купальных костюмах… яркий солнечный свет – не прямой репортаж.

Видеть Венис-Бич было неприятно – но, бесспорно, это был всего лишь отрывок из сюжета о доисторической рыбе. Возможно, снятого как раз Деларавой. Тут Салливану принесли два пива, и он, зажав в ладони холодный стакан, продолжал поглядывать на экран телевизора.

И большой глоток холодного пива помог ему удержать безмятежное настроение. Теперь я могу смотреть фильмы о Венис-Бич, раз за разом повторял себе он. Все старые призраки упокоены.

Как только отрывок сменился рекламой какого-то нового автомобиля, который, лихо кренясь, мчался по проселочным дорогам, он допил пиво, взял другой стакан, встал – еда могла и подождать – и направился мимо занятых столов в вестибюль, где находились телефоны и туалеты.

Высыпав горстку мелочи на деревянный пол, он выбрал четвертак, собрав остальное, ссыпал в карман, сунул монету в щель телефона-автомата и набрал знакомый номер.

Выше пояса стены были обиты пушистым красным бархатом – и ему мельком пришло в голову, что, несмотря на массивные балки под потолком и стенки из матового стекла, разделяющие кабинки, это место было, пожалуй, слишком новым для того, чтобы Делараве могло захотеться тыкать здесь по углам соломинкой и шумно втягивать воздух.