Две недели до любви - Холли Шиндлер

– Ты об этом думала? Ничего эгоистичнее я в жизни не слышал. Я никуда не уходил, Челси. А вот ты ушла. Только у тебя были проблемы. Я не прощу тебя. Отойди.

Он отталкивает меня, и я остаюсь стоять на парковке, тупо глядя на отъезжающую машину.

Я поворачиваюсь обратно к кондитерской; в глазах у меня пощипывает. Мой взгляд упирается в лиану с фиолетовыми цветами, что вьется вверх по старой шпалере на углу здания. Те же цветы, что растут на поле у мельницы. Те же цветы, что заполонили все пространство за четвертым коттеджем в Миннесоте. Слезы бегут у меня по щекам. Я закрываю глаза и, словно наяву, чувствую, как ноги мне щекочет высокая трава, а щеку – дыхание Клинта. Даже сейчас я думаю о Клинте.

Я захожу внутрь; глаза у меня по-прежнему щиплет. Надеюсь, папа ушел в офис. Тогда, по крайней мере, никто не увидит, как я реву, словно последняя идиотка.

– Что-то Гейб давно у нас не появляется, – говорит мне папа.

Ну вот, отлично. Именно о таком разговоре я и мечтала.

– С того самого матча в университете, – продолжает он.

Я киваю.

– И, судя по сцене, которую я только что наблюдал, – он кивает на окно, – в ближайшее время его посещений не предвидится.

Я сжимаю челюсть и качаю головой.

Папа наливает в чашку латте со льдом и кладет на тарелку эклер. Подвигает ко мне. Будто капля баварского крема заглушит горечь от потери первого бойфренда.

– Мне приходилось видеть, как ты была чем-то увлечена. Я знаю, как ты себя ведешь тогда. Например, баскетбол. Ты была поглощена страстью. А вот с Гейбом… – Он хмурится и трясет головой. – Я как-то никогда не думал, что вы с Гейбом – ну, у тебя не загорался взгляд. В тебе не было того огня, какой вызывал в тебе баскетбол. Не было той… страсти. А вот на каникулах я что-то такое заметил.

Я широко распахиваю глаза.

– Ох, да не гляди ты так удивленно. Я знаю, что любовь принимает разные обличья. Иногда это страсть. А иногда она…

– Больше похожа на дружбу, – заканчиваю я за него.

Папа протирает прилавок.

– Сердце – это компас, – говорю я. – Оно направляет нас обратно, к тому, что мы любим больше всего.

Я опускаю руку в карман и достаю оттуда письмо из Мичиганского университета. Меня приняли. Я ношу с собой это свидетельство уже целую неделю. Папа говорил, что прежняя Челси нашла бы выход, и я его нашла. Я придумала, что мне сделать, чтобы не расставаться с баскетболом. И вот наконец я нашла подходящее время, чтобы показать папе это письмо. Больше никакого страха, думаю я и кидаю конверт ему под нос.

– Ты уже определилась со специальностью? – спрашивает он, читая письмо. – Психология?

– Спортивная психология, – уточняю я.

У папы увлажняются глаза. Я разрезаю эклер напополам, беру свою порцию и двигаю тарелку обратно к отцу.

Я подписываю открытку и кидаю ее в почтовый ящик у главного здания. Минуту смотрю на темное отверстие, глупо ухмыляясь.

– Вот и еще одно лето подходит к концу, – вздыхает Эрл от стойки регистрации.

Я киваю и, обернувшись, отрываю от стены свой плакат. По углам на кнопках остаются маленькие белые обрывки.

– Я тут слышал, что ты недавно заходил в магазин спортивных товаров, – говорит он, облокотившись на стол. Из-под его бороды стального цвета расползается улыбка.

Я пожимаю плечами и киваю, комкая плакат:

– Никогда не угадаешь, когда доведется погонять шайбу на озере.

– Только на озере?

– Ну, я думаю, с мечтами о большом хоккее можно распрощаться. Я уже давным-давно не практиковался. Но любовь-то никуда не денешь, и отворачиваться от нее не надо. А я люблю хоккей. Правда, по-настоящему люблю.

– Хм. А я вот насчет тебя надежды не теряю.

Я с усмешкой кидаю скомканный плакат в мусорную корзину. Трехочковый, думаю я, как и любой, кто притворяется баскетболистом. Я опять чувствую персиковый запах мыла и кожи. Ох, как же ее не хватает.

– Знаешь, я тут подумал, твои тренинги – не такая уж плохая идея. Для тебя самого уж точно. – Эрл кидает на меня многозначительный взгляд.

Я отнекиваюсь, но он трясет головой:

– Жаль, что плечо повредил. А так бы еще кого-нибудь потренировал после той баскетболистки. Ну ничего, может, следующим летом.

Я невольно оглядываюсь на почтовый ящик, который недавно проглотил мою открытку.

– Ага, – улыбаюсь я во весь рот. – Может, в следующем году.

Полтора дня уходит на то, чтобы запихнуть в машину все, что я купила для жизни в общежитии. Закончив, я с грохотом захлопываю багажник и отряхиваю пыль с ладоней.

– Тебя точно не надо отвезти? – спрашивает мама. На ее лице читается беспокойство.

– Мам. Мобильный, навигатор, и это я молчу про полторы тысячи карт, которые ты запихнула в бардачок. А еще я уже бывала в Спрингфилде. И его видно из дома.

Я целую их на прощание (в семидесятый раз), даже Брэндона. По крайней мере, я пытаюсь его поцеловать, но он вместо этого толкает меня в плечо. Младшие братья, видимо, никогда не вырастают…

Я проскальзываю за руль, пристегиваюсь и кричу:

– Напомните Царапке, что я навещу его через пару недель.

Не могу больше прощаться. Завожу мотор и потихоньку отъезжаю от дома.

Брэндон в своем привычном амплуа безразличного младшего брата сходит с тротуара и забирает письма из почтового ящика. Папа с мамой стоят на обочине и машут мне.

Я неспешно еду по улице. Других машин не видно, и я останавливаюсь у знака «стоп», пытаюсь отдышаться и стряхнуть с себя грусть прощания. Поправляя зеркало заднего вида, я вижу в отражении Брэндона. Он несется ко мне, размахивая над головой письмом.

– Челси! Подожди, подожди!

Я жду, высунув голову в окно.

– Ну что там?

– Посмотри, что тебе пришло!

Я выхватываю из его рук открытку; на ней стоит марка Бодетта. На фотографии изображена я сама. Тот самый кадр, когда Клинт щелкнул меня с моим судаком. На обратной стороне коряво напиcано: Ты выиграла! Самый крупный улов сезона! Бесплатная неделя на курорте! Увидимся следующим летом. Клинт.

– Ты такая крутая! – говорит Брэндон. – Спасибо тебе! Осталось всего десять месяцев до нового турне «Обитателей днища»!

Он убегает с торжествующими воплями и не утихает до самого дома.

Я не могу оторвать глаз от открытки. Подняв, наконец, взгляд, я вижу в зеркале заднего вида свое отражения. И улыбаюсь: мне нравится увиденное. Я опускаю щиток и цепляю открытку под прищепку, где уже висит моя фотография венерина башмачка. Я думаю с улыбкой: два поздних цветка наконец решили раскрыть лепестки.