Возвращение - Геннадий Ищенко

За весь месяц меня ни разу не вызвали на консультации. Сентябрь был беден событиями, разве что Индия и Пакистан опять схлестнулись между собой, но вряд ли это интересовало команду Машерова.

Мои родители сдружились с Черзаровыми и часто ходили друг к другу в гости. Одна из квартир на время лишалась взрослых, и это давало возможность без помех шлифовать исполнение наших песен. Песню «Ты говоришь мне о любви» теперь пела Люся и, по-моему, не хуже Бродской. Я по-прежнему не был уверен в том, стоит ли нам светиться с песнями о любви, но мы подготовили их к выступлению.

Октябрь мало отличался от сентября. Петь прекратили. Уже разученное приелось, а учить новое было рано. В написании книги я дошёл до засады при переправе через Сивур, то есть написал уже половину. В школе всё шло скучно и однообразно. Класс стал своим, но мы не дружили ни с кем из ребят, кроме Сергея. Выбирали время, когда родителей Иры не было дома, и дважды ездили к ней в гости. Сергей всё-таки показал нам свои рисунки, и я понял, почему он не хотел делать этого раньше. На полусотне листов бумаги карандашом была нарисована Ирина: весёлая, грустная, задумчивая и даже злая, но всегда узнаваемая.

– Тебе нужно учиться на художника! – сказал я. – Нарисовано мастерски.

– Мне хочется рисовать только её, и я не умею и не хочу возиться с красками, – ответил он. – Хочу поступить в Минскую высшую школу милиции и работать в уголовном розыске, как отец.

С его отцом я встречался довольно часто, но о делах мы не говорили.

Ноябрь начался со снега. Два раза он выпадал и таял. Было холодно, ветрено и сыро. Десятое ноября выпало на среду. Начало праздничного концерта, посвящённого дню советской милиции, было назначено на шесть вечера. Большинство передач по телевидению шло в записи, и этот концерт не стал исключением. Телевизионщики присутствовали, но только снимали всё подряд. Что оставить для показа, решали уже потом и не они. Хорошо, что мы начали готовиться к выступлению за три дня.

– Я не могу надеть туфли! – со слезами на глазах сказала пришедшая ко мне Люся. – В июле были нормальными…

– Не реви! – сказал я. – Денег навалом, друзья тоже есть, так что мы решим этот вопрос.

Тут же позвонил Сергею, узнал, что его отец дома, и спустился к ним в квартиру.

– Пётр Сергеевич, – поздоровавшись, обратился я к нему, – у меня проблема, а кое-кто обещал помощь. Свяжитесь, пожалуйста, с Васильевым. Нам через три дня выступать на вашем концерте, а Люся выросла из туфель. Деньги есть, но зимой трудно быстро купить что-то хорошее из летней обуви. И хотелось бы, чтобы туфли были на каблуках сантиметра три-четыре. Поможете?

– С этим я помогу сам, – пообещал он, – тем более за твои деньги. Сегодня выходной, а завтра я свожу вас куда надо, сами выберете.

Он выполнил обещание, и туфли купили, причём импортные.

– Никогда не ходила на таких каблуках, – сказала Люся, когда ехали обратно. – В них сантиметров пять, у мамы и то меньше.

– Ерунда, – подбодрил я подругу. – Вечером потренируешься и выйдешь павой. Они добавят роста и стройности. Знала бы ты, на каких каблуках ходили в моё время. Не понимаю, как можно долго ходить буквально на цыпочках. Очень красиво, но при частом использовании гробит здоровье, поэтому умные надевали только в таких случаях, как наш.

На концерт нас отвезли в машине. В нём было два отделения. Мы должны были выступать во втором чуть ли ни самыми последними. В зале не было свободных мест, поэтому мы только слушали концерт, сидя в подсобном помещении за сценой. Нам дали два стула, которые поставили так, чтобы не мешать другим артистам. Слышно было плохо, потому что в комнату набилось много людей и почти все болтали. Слава богу, что они не курили, а то мы оттуда сбежали бы. Время тянулось медленно, артисты уходили и уже не возвращались. Никого из знаменитостей не видели, наверное, они ожидали выступления в других комнатах. Наконец пришли за нами.

– Быстро, ребята, – поторопил один из ведущих. – Сейчас закончится танец и будет ваш номер.

Мы зашли за кулисы и пару минут слушали музыку и топот каблуков по сцене. Танцевали что-то из украинских народных танцев.

– Перестань дрожать! – сказал я Люсе. – Надо будет заняться с тобой медитацией. Чего ты боишься? Мы так отработали все песни, что не напортачим при всём желании.

Танец закончился, и объявили нашу песню. Я взял Люсю за руку, и мы вышли на сцену. После положенного поклона она села за рояль, а я взял из рук ведущего гитару. В зале три четверти собравшихся были работниками милиции, поэтому за песню о своей службе они отблагодарили нас овациями. Видя, что аплодирующие не унимаются, я кивнул Люсе, и она опять села за рояль. Ведущий не вмешивался, наверное, думал, что мы повторим свой номер.

– Мы рады присутствовать на вашем празднике и выразить любовь и уважение, которые испытываем к людям в милицейских погонах, – сказал я публике. – Недавно я написал две новые песни, которые мы нигде не пели. Нам хочется подарить их вам. Песни не для нашего возраста, но я надеюсь, что вы это простите. Первую будет петь Людмила, и называется она «Ты говоришь мне о любви».

Она замечательно спела и сыграла, а я стоял и слушал вместе со всеми. Аплодировали моей подруге, не жалея ладоней. Видя, что это будет продолжаться долго, я с гитарой подошёл к микрофону и постучал по нему пальцем. Шум стих.

– А сейчас я спою под гитару песню «Всё для тебя», – объявил я. – В моей судьбе есть только ты, одна любовь и боль моя…

Мне аплодировали не меньше Люси, мы так и ушли со сцены, не дождавшись конца оваций.

– Здорово вы выступили, – сказал отвозивший нас сотрудник. – Дома не ругают за такие песни?

– Дома пока не знают, – ответил я. – Но домашних мы как-нибудь переживём. Вот после того как концерт покажут в записи, придётся пережить разговор с нашим директором, а она женщина строгих правил. Одна надежда на то, что эти номера вырежут из записи.

– Это вряд ли, – сказал он, – так что готовься к разговору с директором. Никто не станет вырезать одни из лучших номеров. Ты прав: песни не для вашего возраста, но они замечательные.

Он довёз нас до подъезда и уехал.

– Пошли скорее домой, холодно! – сказала Люся.

– Давай руку, торопыга, – сказал я. – Загремишь сейчас в этих туфлях. Надо было обуть сапожки, а туфли взять в сумке. Пока ничего не говори своим. Спели, похлопали, и всё. Иван Алексеевич ещё воспримет спокойно, а от мамы наслушаешься.

– Маму я не боюсь, – ответила подруга, – вот в школе будет разговоров… Ладно, целуй, и я побежала.

Концерт показали на следующий вечер.

– Вы совсем сбрендили со своей любовью! – высказалась сестра. – А Люська сошла с ума: вышла на сцену на каблуках! Твоя работа?

– А что тебе не понравилось? – спросил я. – Сразу прибавила пару лет, да и красивей.

– Не знаешь нашего директора? – ответила она. – Анна Гавриловна припомнит вам и эти песни, и каблуки.