100 лет современного искусства Петербурга. 1910 – 2010-е - Екатерина Алексеевна Андреева

культуры, академизм и модернизм, в равной степени в современных обстоятельствах уже не работают. Однако он никогда не соглашался признать поражение эстетического начала мироустройства. Философия творчества Новикова всегда оставалась близкой идеям энергетизма А. Бергсона, которые питаются образом идеального генезиса материи. Поэтому в неоакадемический период он с такой силой стремился свидетельствовать, что правда великого искусства не в самовыражении, а в подражании идеальному как универсальному закону мироустройства. Накануне неоакадемического периода, в 1986–1989 годах, он изобрел «Горизонты» – особенный тип картины на ткани, построенной на контрасте огромного пустого пространства и маленького значка-иконки. Знаки Новикова были очень близки иконографии новейшей компьютерной культуры, которая принесла с собой небывало широкое распространение анимации. В следующих по времени неоакадемических панно Новиков заменяет анимационные «иконки» на заимствованные из сферы поп-культуры небольшие предметы, несущие тиражированный прекрасный образ, превращая свои новые панно в масштабные иконические знаки, представляющие, как ясная гармоническая природа мироздания пронизывает собой все и в том числе самые широкотиражные вещи. Пропорциональный принцип построения этих произведений не меняется и сохраняет идеальную гармонию целого и детали, универсального и частного, созданную в «Горизонтах». Иосиф Бродский в 1993 году сказал Тимуру при встрече на его выставке в Стеделейк-музее Амстердама, что петербургский художник в пропорциональности видит добродетель и поэтому не может не стать классицистом. Новиков обладал классическим чувством пропорций. И его минимальная классика была рассчитана на человека как меру всех вещей. Поэтому он легко гуманизировал в «Горизонтах» сверхчеловеческий супрематизм Малевича и столь же непринужденно классицизировал компьютерную анимацию и формы поп-культуры. Если в начале XXI века новый русский классицизм оказался перед выбором – утонуть в гламуре или уйти в культурное и социальное отшельничество, – то «анимационная классика» самого Тимура в «Горизонтах», несомненно, зашлет классический ген в мультикультурное будущее искусства.

В своем предпоследнем интервью Тимур надиктовал мне следующее: «Живопись – одно из тех искусств, которое способствовало совершенствованию человека-европейца. Каллиграфия, фехтование, традиционные танцы, стихосложение делали этого человека европейцем с Большой Буквы. Живопись, как и рисование, – искусство передачи трехмерного мира на двухмерной плоскости – заставляла человека серьезно относиться и к окружающему миру, и к изображению, перенесенному им на плоскость. Развитие идеи самовыражения в искусстве и вытеснение принципов самосовершенствования погубило не только европейскую живопись, но и европейскую цивилизацию. Но редкие художники, продолжающие традиции классической европейской живописи, заставляют меня по-прежнему любить, несмотря на всеобщую инволюцию». Я спросила, не стоит ли поставить какое-то существительное после «любить», например, слово «искусство» или еще что-то? Тимур ответил, что не надо – ему важно само действие, само сохранение творческой силы любить, почти уже лишенной предмета своего приложения. Так, Тимур всем своим искусством убеждает в справедливости утверждения Андрея Платонова: невозможное – невеста творца.

В разговоре о смысле исторического опыта ленинградского неоакадемизма полезно вообще задаться вопросом о том, чего мы лишаемся, отказавшись от когда-то незыблемой идеи об истинности идеального. Современное искусство отказывается от этой идеи в силу того, что истинность идеального перестает быть доказуемой с появлением множественности эстетических образцов и с усилением провокационного замыкания классического канона на тоталитарную идеологию. Идеальный исток художественного творения превращается в девальвированную аксиому: вера в нее утрачена, она легко может оказаться как истинной, так и ложной, и поэтому ее следует игнорировать. Вместе с тем сам ход исторического развития приводит к тому, что изобразительное искусство, отклоняясь от поисков идеального и указывая своим существованием на невыразимость истины, отдает свою область творческой практики дизайну, по сути – теряет себя вместе с утратой дара преображать мир и проявлять его смыслы. В истории же неоакадемизма очевидно сильнейшее желание шайки пигмалионов отдать свое существование, каким бы несовершенным оно ни было, воплощению прекрасного, каким бы запредельным и небывалым ни казалось оно. Можно сказать, что Тимур Новиков предлагает еще раз переосмыслить аксиоматику визуального искусства и сказать, что истинность идеального невыразима, но и непреложна.

Паданец великой русской литературы 174

Владислав Мамышев дебютировал в 1989 году как «альтернативная певица», изображая Мэрилин Монро на модных выставках и дискотеках. В тексте «Моя автобиография как носителя настоящего сигнала Мэрилин Монро» он следующим образом описывает постигшее его перевоплощение:

Усугубил процесс превращения меня в носителя настоящего сигнала негативный идеологический мужской знак в лице Советской Армии, куда я попал в 1987 году на космодром «Байконур». В самой главной части Байконура есть госпиталь. В этом госпитале работает начальник инфекционной службы капитан Кудрицкий, любимое детище которого – «Телевизор» – операция по выявлению дизентерии у солдат. «Телевизор» – это стальная трубка длиной 50 см и примерно 4 см в диаметре, снабженная линзой и лампочкой. Данная трубка вводится в задний проход обследуемого. Обычно солдат в течение прохождения службы дислоцируется на территории одной части и, следовательно, испытывает на себе действенную силу «Телевизора» один, максимум – два раза. Но я ввиду своей эксцентричности служил поочередно в трех частях и испытал «Телевизор» три раза. Третий раз я прошел «Телевизор», когда служил начальником детского клуба, а моим главным начальником был женсовет части, матери детей, которых я обучал рисованию и актерскому мастерству. Тройной «Телевизор» и женсовет подвели меня к мысли о перевоплощении в женщину, в самую любимую из женщин – Мэрилин Монро.

О перевоплощениях Мамышева в 1991 году Андрюс Венцлова снял один из первых отечественных видеоклипов под названием «Новая Монро». Он представляет в аранжировке рок-музыканта Юрия Каспаряна советский шлягер «Гремит январская вьюга», прославленный фильмом «Иван Васильевич меняет профессию».

С любовью встретиться —

Задача сложная.

Найдешь, а вдруг она

Ложная, ложная?!

Мамышев истово исполняет эту песню о несчастной любви или, выражаясь современным языком, о сложном поиске сексуального партнера, в гриме Монро. Действие происходит в бедной советской ванной комнате: по ходу дела Мамышев раздевается, танцуя, и залезает в воду, смывая грим. Венцлова и Мамышев воспроизводят атмосферу советского коммунально-казарменного быта и придают своей Монро – Candy Darling – вполне определенные социальные черты советской дамочки, секретаря какого-нибудь мелкого райкома или благополучной офицерской жены, любившей косметику фирмы «Поллена», «укладку», кримпленовый костюм в талию и белые «выходные» туфли. Обработанный на компьютере саундтрек также содержит «социально-политический трансвестизм»: песня исполняется «женским» голосом, но в самом начале записи звучит трансформированный фрагмент выступления М. С. Горбачева. Действие клипа закольцовано соответствующим образом: он заканчивается показом Монро в состоянии «половой неопределенности», когда Мамышев цинично смывает «женский имидж» на глазах у публики.

В 1993 году Владислав Мамышев расстается с Монро и болезненным советским опытом в серии раскрашенных