Пока ненависть не разлучила нас - Тьерри Коэн

— Волосы только подкачали, сразу тебя выдадут, — вынужден был признать Тарик. — Но ты надень бейсболку, сойдет за американский стиль. А девушка кто?

Я предпочел промолчать, зная, что у брата язык без костей.

— Монеты есть? — осведомился он. — А то помогу.

Я удивился и посмотрел на Тарика, ожидая увидеть насмешливую улыбочку. Но он улыбался по-хорошему, и я понял, что он хочет по-братски поучаствовать в моей личной жизни.

— Спасибо, все окей.

— Будешь кувыркаться?

Рожица была нахальная, когда он спрашивал, но я чувствовал: ему это всерьез важно.

— Не лезь не в свое дело!

Я отшил братца. Он передернул плечами и вышел.

А мне стало жарко. А что, если правда? Если мы займемся любовью? Как мне ее поцеловать? Как узнать, что можно? А если я ошибаюсь? Если она хочет только дружить? Если меня оттолкнет?

Я не хотел ехать в этом году с родителями в Марокко, но у меня не было выбора. Мы с Рафаэлем мечтали поехать на каникулы в Испанию — с нашими девочками и еще парой друзей. Вот уже два месяца мы горячо обсуждали эти планы. Нам нравилось представлять, как мы будем проводить время с друзьями и жить… парами. Решили, что в июле найдем себе работу, а в начале августа позволим себе провести десять дней в Коста-Брава. Но не сложилось. Во-первых, я не мог с уверенностью рассчитывать на работу. Перспективы сводились к обещаниям друзей: есть, мол, один знакомый, который мог бы поговорить с другим знакомым. Конечно, это несерьезно и уж никак не дает возможности с энтузиазмом смотреть в будущее. Без большой надежды я отправил несколько резюме и не ошибся: мне ничего не светило. В конце концов решил поработать грузчиком на рынке, но и тут опоздал, приличные места уже разобрали. Мне предложили что-то уж совсем никудышное. И когда мне обрыдло донельзя мотаться в поисках самой дешевой и негодящей работы, получать отказы и возвращаться домой к своим мечтам, я прекратил поиски.

Но дело было не только в работе. За несколько недель до предполагаемого отъезда я заметил большие колебания у всех остальных в нашей компании. У каждого возникли свои причины: отсутствие денег, более соблазнительная поездка, несогласие родителей. Но в основном, конечно, отсутствие денег. Более соблазнительная поездка возникла у Рафаэля: он задумал вместе с Сесиль открыть для себя Израиль. А категорически против были родители Софи, они не хотели, чтобы их дочь делила крышу с компанией несовершеннолетних, а значит, совершенно безответственных юнцов.

Так что пришлось собираться и ехать с родителями. Остаться на все лето в Лионе я тоже не мог: мама бы из-за меня с ума сходила, да и дорогу на всех нас папа успел оплатить. Мы с Тариком решили, что в Марокко непременно съездим на несколько дней в Танжер и повидаемся с друзьями. Погостим, насколько хватит наших скудных сбережений.

С Софи я расставался с тяжелым сердцем. Тревожился ужасно. Она уезжала к родственникам в Канн. А Канн — это же роскошь, звезды кино, красивые парни в модных костюмах. Они, конечно, будут кадрить мою красавицу и уж точно пялиться на нее в купальнике. Было от чего сходить с ума, хоть она и пообещала хранить мне верность.

Рафаэль пристроился работать в магазине одежды у друга своего отца. Когда наши планы рассыпались, он не слишком огорчился. Его приводила в восторг идея отправиться вместе с Сесиль в Израиль. Израиль. Тоже мне счастье! Если честно, я точно не мог сказать, чем меня так задевает это его путешествие. Тем, что ему повезло с работой и он смог раздобыть себе денег? Тем, что откроет для себя удовольствие путешествовать парой? Или тем, что он отправится в Израиль?

Мы добрались до Альхесираса, откуда предстояло плыть в Марокко. Взглянув на нескончаемую череду машин, мы тяжело вздохнули: ждать нам придется долго. Машины все навьюченные. Нас с Тариком насмешили фантастические ухищрения, с помощью которых люди увязывали свою кладь, чтобы она держалась на крышах машин. Сетки, веревки, брезент, простыни удерживали чемоданы, разноцветные сумки и коробки с домашней техникой.

Папа затормозил нашу лошадку, и мы вышли размять ноги. На каждом клочке лужайки или тротуара сидело по семейству. Люди достали из сумок припасы, ели и громко разговаривали. Кое-кто уже спал, раскинувшись без особого стеснения, открыв рот и выводя рулады. Вспыхивали перебранки между теми, кто надеялся раздобыть себе место на пароме, подкупив служащего пароходной компании, и теми, кто не решался или не сумел дать взятку. Большинство будущих пассажиров, похоже, оставили свои хорошие манеры во Франции или убрали их в чемодан, чтобы достать по приезде на родину. Сейчас их поглощала одна забота: целыми и невредимыми добраться до пункта назначения, сохранив весь багаж.

Перебравшись на паром, люди мгновенно расслаблялись. Даже, пожалуй, чересчур. На пароме мгновенно воцарился хаос, каждый торопился занять побольше места, не обращая внимания на соседей, слышались крики, громкие разговоры, смех. Через пять минут в туалеты уже не войти: на полу вода, грязь от множества ног. Бумаги нет. Все жалуются, как будто не сами виноваты, а кто-то подстроил нарочно. Но вот обустроились и притихли. Успокоились. Утомленные долгой дорогой, мужчины уснули первыми. После прибытия в Танжер всем им придется еще проехать множество километров по кривым опасным дорогам, то и дело вступая в переговоры с жадными полицейскими, готовыми придраться к любой мелочи, лишь бы получить хоть немного денег («Ahtene l’kawa»[47]). Зато дети радостно бегали по палубе, счастливые, что наконец-то после стольких часов сидения нашлось место, где можно порезвиться. Женщины болтали, довольные, что могут немного передохнуть.

Перед прибытием в порт все ожило. Сначала все двигались не спеша, потом быстрее, потом лихорадочно. Мужчины снова занялись багажом, женщины детьми, а девушки побежали в промокшие туалеты переодеваться, чтобы появиться перед деревенской родней умопомрачительно модными горожанками и свести с ума всех парней.

Вся эта развеселая ярмарка смешила меня и огорчала. Мне не хотелось походить на невоспитанных марокканцев, я старался держаться от них подальше. Но не мог не улыбаться им. И не любить их.

Первые дни мы жили в деревне неподалеку от Касабланки и принимали приезжавших к нам со всех концов друзей и родственников. Нас сотни раз перецеловали и обняли дяди, тети, сестры, братья, которых мы едва знали. Они нам так радовались, словно мы счастливо избежали смерти в стране, где идет война. Папа с мамой восседали во главе стола и рассказывали о Франции, о нашей прекрасной квартире, о нашем лицее, о том, где работают родители наших товарищей, об удобствах жизни на Западе. Они много чего прибавляли, с гордостью повествуя об успехах своих отпрысков, а родня с изумлением и завистью смотрела им в рот и требовала подробностей. Послушать моих родителей, так папа у нас миллиардер Джей Ар Юинг[48] и живем мы в Далласе, а Тарик и я супервундеркинды, и деньги мы гребем лопатой. Иногда на лице мамы Сью-Эллен[49] я замечал некоторое смущение, когда ее муж залетал уж слишком высоко. Меня тоже смущали эти россказни и преувеличения, но я понимал, что папе нужно все приукрасить, чтобы оправдать свой отъезд, убедить всех, кто остался жить в любимой им стране, что он ни о чем не жалеет. Мама доставала подарки: вещи, безделушки, говорящие что-то о Франции, и раздавала их родне. Все приходили в восторг, получив сокровище, благодарили, целовали и косились на соседа, чтобы увидеть, что тот получил. Любовь, вежливость, зависть… Чего только не перемешалось в этих беседах.