Путин. Внедрение в Кремль - Евгений Стригин

Демонстративный поступок будущего второго российского президента был слишком очевиден. На него обратили внимание. Напомним, что ранее Путин почти также демонстративно помог Собчаку выехать за границу, спасая его тем самым от уголовной ответственности.

Тем временем в расследовании «неожиданно» возникли проблемы. Дело в том, что самарская милиция занялась расследованием деятельности «АвтоВАЗа», с которого во многом и начиналась эпопея Березовского.

И тут «в феврале 1999 года здание самарской милиции сгорело (была уничтожена документация по «АвтоВАЗу», погибло не менее шестидесяти человек)» [373].

«Кремлевская власть не объявила государственный траур сразу вслед за пожаром в областном управлении внутренних дел г. Самары. Ни в одной стране мира такое было бы невозможно. Даже Е. Киселев в своих «Итогах» выразил недоумение этим фактом. Лишь через неделю, когда погибшие были похоронены и многие политики с возмущением заговорили о молчании Ельцина, нам вдруг сообщили об однодневном трауре» [374].

Но с Березовским Ельцину все же нужно было расставаться. 2 апреля 1999 года Березовский был уволен с поста исполнительного секретаря СНГ. При Ельцине это означало уже, как правило, одно: дальнейшие неприятности. И они последовали через несколько дней.

Одновременно в стране шли и другие политические скандалы. Один из самых крупных был связан с импичментом.

Ельцин писал: «И вот, в самом конце моей политической карьеры, — импичмент.

Сколько лет шли к этому коммунисты? Почти восемь лет. Или шесть? Не знаю, с какого момента считать. Я эти бесконечные попытки меня устранить, вычеркнуть помню гораздо раньше 1991-го. Странно, что и они, и я прекрасно понимаем: это уже ничего не решает. Это спектакль. И тем не менее.

И, тем не менее, в России мышление символическое у всех. Импичмент — символ долгожданного для коммунистов конца ельцинской эпохи. Принудительного конца. Преждевременного. Хоть на месяц, но раньше положенного срока. Ради этого символа, ради очередного политического шоу ведется огромная, напряженная работа» [375].

Чем больше терял первый российский президент авторитет, тем больше его политические конкуренты склонялись к необходимости импичмента. Ситуация с управлением страной становилась все более неопределенной и все более трагической. В 1997–1998 годах состояние Ельцина казалось критическим. Почти половина членов Совета Федерации высказалась за добровольную и немедленную отставку Президента.

«С января 1999 года опасные обострения разных болезней случались у Ельцина почти ежемесячно.» [376] Это скрыть было уже не возможно.

Тем не менее, скрывать пытались. Скуратов назвал пресс-секретаря президента, который говорил о работе президента по 16 часов, потомком Хлестакова [377] за то, что врать приходилось как этому литературному герою.

«Характерными чертами являлись ограниченная работоспособность главы государства, увеличение степени его манипул и руемости, возрастание роли семьи в принятии решений. Безусловно, и в таком состоянии он был способен осуществлять рутинную часть своих обязанностей.

Болезнь президента подтвердила возросшую роль его ближайшего окружения, которая, по общему мнению, могла только усиливаться. Администрация президента становилась все более «семейной» организацией с усилением «женского» компонента» [378].

Естественно, Госдуме сам Бог велел начать импичмент. «Противостояние с парламентом, с законодателями — моя боль», — признает позже Ельцин [379]. Заметим, для объективности, что болью для него были взаимоотношения почти со всеми должностными лицами, которые имели хотя бы какие-то элементы независимости от президентской власти.

«Вот такой это был демократ. Борис Николаевич Ельцин… И если бы в свое время Горбачев не «выдавил» его из Политбюро, Ельцин продолжал бы оставаться таким же стойким марксистом-ленинцем, что из него, говоря словами поэта, гвозди можно было бы делать.

Он во все времена был неуправляемым «ленинцем», во все времена что хотел, то и делал. Как только мы этого не видели! Не знаю. Надо было увидеть, а мы не увидели», — написал позже Юрий Скуратов [380].

Не увидели потому, что не хотели увидеть. Ибо видели только одно — возможность самому прихолопиться к царскому трону. А то, что царь — деспот, на это обращали внимание, когда он проявлял деспотизм к тем самым, которые только что радовались, что царский гнев достался их конкурентам. Но это лирическое отступление, а мы вернемся к основной нити повествования.

В течение почти года депутаты Государственной Думы мусолили вопрос об импичменте президента. Нагнетались страсти, они дошло до кипения и. Впрочем, все по порядку, ведь ситуация с отстранением от должности президента показательна для политических нравов господ депутатов. Мало того, президента страны ведь обвиняли в преступлениях, а на вершине борьбы с преступностью стояли органы прокуратуры, которые должны были сделать все для соблюдения законности в стране.

Сам Ельцин констатирует: «Проиграв и первые, и вторые выборы, коммунисты начали искать любые способы уничтожить президента, любые возможности сместить его с поста» [381].

Да, они проиграли. Но если быть откровенным, наш замечательный первый президент был избран путем обмана. Народу подсунули больного неработоспособного президента. Так что, кто вел непорядочную игру, вопрос довольно сложный.

По Конституции Президент прекращает полномочия досрочно в следующих случаях:

— отставки;

— стойкой неспособности по состоянию здоровья осуществлять принадлежащие ему полномочия;

— отрешения от должности.

Отрешение от должности высшего должностного лица в США принято называть импичментом. Нашим «российским мудрецам» (и тем, кто у власти, и тем, кто к ней стремится) иностранные слова как-то ближе по духу, чем русские. Сколько их, лишних «иностранцев», проникло в русскую речь благодаря этим «мудрецам», которые в душе давно уже больше американцы, чем все остальное российское население.