"Батарея, огонь!". На самоходках против "тигров" - Василий Крысов

Рост у Григория был сажень и пять вершков, или, по-теперешнему, два метра двадцать два сантиметра. Ходил он в лаптях и самотканом армяке. Однажды на представлении в цирке, вызванный из публики померяться силами, вышел Григорий и так бросил немецкого борца, что того еле-еле врачи откачали. Узнал про то знаменитый силач Иван Поддубный: мол, есть на вятской земле такой богатырь, — и уговорил Кощеева работать вместе. Между собой боролись они почти на равных, и много лет ездили по разным городам и странам.

Как-то гастролировали они втроем по Франции: Иван Поддубный, Иван Заикин и Гриша Кощеев, и в Париже положили на лопатки лучших борцов всей Франции, а можно сказать, и мира. Разозлились французские болельщики, хотели избить русских богатырей. Тогда Гриша выломал в цирке деревянную колонну и, размахивая ею как дубиной, погнал по парижским улицам ретивых болельщиков, обиженных за своих мастеров, у них, видишь, своя — «французская классическая школа». Но дубинушки кощеевой-то никто отведать не захотел, все по домам разбежались. Жаль только, рано Григорий опочил. Как возвратился в свою деревню, вскоре и помер. Слухи ходили, что отравили его. По злобе. Говорили, что связано это с историей выхода его из публики к немецкому борцу в Слободском. А уж что там, как?.. — закончил свой рассказ Иван Платонович, которому все мы завороженно внимали.

И тут в нашу подземную комнату спрыгнул капитан Павел Васильевич Голубев.

— Роскошно вы тут устроились! Тепло, светло, просторно, даже и стол есть! О! и лавки устроили. А не провалится ли самоходка в вашу такую широкую резиденцию? — здороваясь со всеми за руки, спросил капитан.

— Устроились мы и правда очень хорошо, наверно, впервые за всю войну, — ответил я за всех. — А самоходка не провалится, мы для подстраховки положили поперек окопа пять длинных толстенных бревен.

Очень мне хотелось под наш ужин налить чарку и капитану, но постеснялся при рядовых угощать зама комполка. Отделом кадров фронта он был направлен командиром в нашу 3-ю батарею, но его сразу же поставили на вакантную должность заместителя командира части. Из разных источников мы уже немало знали о нем. Родился он в Перми, жил в Свердловске, там и начал служить. 22 июня сорок первого капитан Голубев командовал артдивизионом 99-й стрелковой дивизии, которая сразу же нанесла по немцам контрудар, отбросив фашистов на тридцать с лишним километров в глубину польской территории, и тем на несколько суток задержала продвижение противника в районе Перемышля. Был он выше среднего роста, стройный, подтянутый, выглядел моложе своих тридцати шести лет. Правильные черты лица, голубые глаза, доброжелательный взгляд притягивали к нему многих, но наша батарея была ему как-то ближе, наверное, потому, что некоторые из батарейцев учились у него в учебном дивизионе в Свердловске. Потому он и заглянул к нам «на огонек».

* * *

На рассвете 22 декабря сосредоточились в лесу севернее села Хомовка, где завершили последние приготовления к наступлению: оборудование окопов для самоходок и щелей для экипажей.

Вечером состоялось партийное собрание полка, на котором многих приняли в партию. Присутствовал заместитель начальника политотдела корпуса подполковник Мещеряков. Сначала принимали тех, кто лучше себя показал в боях. Первым выделили наш экипаж. Выступил комсорг полка Михаил Гуменный. Он не стал много говорить, а вытащил из кармана свежий номер газеты 9-го мехкорпуса «Вперед, на запад!» за 20 декабря и зачитал статью, где было написано, что 20 ноября мой экипаж уничтожил восемь «тигров» и артиллерийскую батарею. Называлась статья: «Валерий Королев воюет по-сталински». Короче, весь мой экипаж приняли в партию без кандидатского стажа и, без лишних слов, поздравили:

— Теперь каждый из вас — коммунист! Значит, воевать должны еще лучше!

Потом принимали в партию, тоже экипажем, макаровцев, в последних боях они уничтожили пять «тигров»! За ними — наводчиков Николая Лапшина, Петра Мурзинцева и других. Правда, партбилеты нам вручить не успели, мы пошли в атаку, меня ранило, госпиталь — и все. Я остался беспартийным.

Потом я долго писал во все инстанции, чтобы мне выдали партбилет, но, видимо, меня считали погибшим, так и затерялся где-то мой партбилет. А на письма, как говорят, ни ответа, ни привета. И пришлось мне в партию вступать вторично, уже после войны. Получилось это так. В пятьдесят втором году сдавал я в Москве экзамены в Академию бронетанковых войск. Подготовился я капитально, все сдавал на отлично... и меня не приняли! Нашли зацепку какую: мол, училище по сокращенной программе закончил и приказ № 0125 не позволяет принять. Я все же понял, какая была причина — я был беспартийный. Вот, в пятьдесят четвертом я и вступил заново — и поступил в академию. Тогда все анкеты, в том числе и представления к наградам, включали: «член ВКП(б) с такого-то года».

В тот вечер, 22 декабря сорок третьего, состоялось в прифронтовом лесу и комсомольское собрание, на нем были приняты в комсомол Рема Чугунов и Митя Медин. После собрания оба юноши ликовали: вчера им вручили медали «За боевые заслуги», а сегодня приняли в комсомол! Все мы радовались счастью ребят.

На рассвете 24 декабря, мы еще занимали исходный рубеж на опушке леса восточнее села Раевка Радомышльского района Житомирской области, началась мощная артподготовка, длившаяся целый час, которая ознаменовала начало Житомирско-Бердичевской наступательной операции 1-го Украинского фронта.

По снежному полю, раскинувшемуся по холмам и высотам, устремились в наступление одновременно танки, самоходки и пехота. Решительной атакой удалось с ходу прорвать оборону противника. А укрепляли они рубеж — больше месяца! Двигались мы на больших скоростях, взвихривая гусеницами высокие фонтаны снежной пыли, и солдатам, бежавшим за боевыми машинами, приходилось преодолевать настоящую пургу. Приближаясь к селам Раевка и Забелочье, мы видели, как испуганные полураздетые немцы выскакивают из хат и устремляются в сторону леса, силясь на бегу натянуть одежду, лишь немногие отстреливались из автоматов и пулеметов, пытаясь прикрыть паническое бегство остальных.

— Ваня! Из пулемета, по убегающим фрицам! Огонь! — скомандовал Черевскому, который уже неплохо овладел стрельбой из трофейного пулемета.

Обойдя Раевку и Забелочье с запада, батарея вышла к высоте, прикрывавшей шоссе Киев — Житомир. Со стороны села Кочерово противник вел сильный заградительный артиллерийский огонь, от сплошных разрывов снарядов и мин высота была окутана дымом, напоминая разгневанный вулкан. Доложив свои соображения капитану Голубеву, который находился в нашей самоходке, я повел батарею в обход высоты с востока, туда, немного обогнав нас, уже вырвались вперед три танка 59-го гвардейского танкового полка.

Обошли высоту, и перед нами простерлись черная лента Киевского шоссе и большой населенный пункт, это было село Кочерово, в котором противник сосредоточил артиллерию. Заметив нас, немцы усилили орудийный огонь. Голубев, который прежде лишь наблюдал за нашими действиями, не вмешиваясь в мои команды, теперь приказал: