Крылья распахнуть! - Ольга Голотвина

Двуцвет начал рассказывать про самый древний в Альбине храм Вильди Изменчивого в Андерхилле, но оборвал себя на середине фразы, заметив, что собеседники разом потеряли интерес к разговору. Алмаз бросил взгляд на свою белую руку с большим перстнем. Сапфир непроизвольно вскинула пальцы к прозрачному голубому камню, украшающему обруч на лбу чародейки.

– Зеркало зовет, – объяснила женщина Двуцвету то, о чем он и сам уже догадался.

Двуцвет вздохнул. Сам-то он не мог услышать зов зеркала. В скальной каверне, среди вороха одежды, остался на потеху паукам его собственный талисман: пряжка пояса, в которую был вставлен редкий камень двуцвет, меняющий цвет при разном освещении.

– Кто зовет-то? – спросил Двуцвет, выходя вслед за собратьями-магами в коридор.

– Рубин, – не оборачиваясь, ответила чародейка.

Двуцвет скривил губы: Рубина он недолюбливал. Злобный глупец, хорошо умеющий только одно: возвращать себе и другим молодость. Дар, бесспорно, полезный. Сам Двуцвет, имея на руках такую карту, заставил бы весь мир играть по своим правилам. А Рубин уже третью жизнь, от молодости до молодости, тратит на то, чтобы стать крупной фигурой где-нибудь в захолустье. Чтобы все дрожали и крепко уважали. Двуцвет этого решительно не понимал: какой интерес быть акулой в бассейне с мелкой рыбешкой?

Впрочем, раздражение исчезло, едва чародей вслед за своими спутниками вошел в просторный зал, где напротив камина, меж двух старинных картин висело небольшое зеркало в посеребренной раме.

Одно из сокровищ Семибашенного замка. Дорогая сердцу вещь. Первый волшебный предмет, созданный в годы ученичества вместе, втроем…

– Это ты придумала, про раму… – растроганно шепнул Двуцвет чародейке.

Та недоуменно приподняла подкрашенные тонкие брови. Но тут же поняла, о чем речь, и умиленно улыбнулась воспоминанию. Да, это действительно она предложила покрыть раму серебром, которое учитель, как и все демоны, люто ненавидел. А потом все трое, напустив на себя смиренный и сокрушенный вид, с тайным злорадством наслаждались раскатами бессильного учительского гнева…

Тем временем третий маг коснулся зеркала огромным алмазом своего перстня.

Зеркало сверкнуло, потом стало тусклым. В нем исчезло отражение мага и огненных языков в камине за его плечом. А в следующее мгновение в посеребренной раме возникло лицо Рубина.

Все невольно вздрогнули: такое звериное бешенство полыхало на этом багровом лице. Зубы по-волчьи оскалились, растрепанная борода дергалась в такт сбивчивым, тяжелым от ненависти словам:

– Алмаз, ты?.. Алмаз, срочно разыщи Свена Двужильного. Меня облапошил, одурачил негодяй, надо расправиться!.. Знаю я, знаю, что Свен магов не любит. Уж исхитрись, от чужого имени дай заказ. Возьмет шхуну – пусть, морда пиратская, ею владеет, пусть! Лишь бы кишки проклятого мошенника вокруг мачты обмотал! Дам пятьдесят золотых за смерть, а сто – если живым доставят, чтоб я сам потешился! Только расстарайся, чтоб заказ был без шума… чтоб позорище – не на весь свет. Потому и к пиратам стучусь… если шхуну возьмут, со мной это никто не свяжет! Не рассказывай Свену, что меня обдурили! Своим-то людишкам я рты заткну, далеко мой позор не пойдет! Ничего, ничего… он с меня снял рубаху, а я с него сниму шкуру…

Гнев перехватил горло Рубина, и Алмаз воспользовался паузой:

– Да кто он-то, за кого ты даешь такие деньги?

– А я не сказал? – откликнулся Рубин немного тише. – Порви меня демоны в клочья! Мне-то казалось, что про этого гаденыша уже весь мир слышал… Шхуна, которая должна была стать моей, называется «Миранда». А наглого щенка, который должен сдохнуть, кличут Дик Бенц!.. Ты меня хорошо слышишь? Бенц!

Какая же это была радость – после долгой и нудной отсидки в скалах избавиться от опасного груза без печатей и открыто заявиться в порт!

Команда успела подчистую подъесть свои скромные запасы, поэтому первое, что намеревался сделать молодой капитан, – это заново оснастить шхуну для дальнего перехода. Хмурый, неразговорчивый главарь контрабандистов, забирая товар, посулил через несколько дней груз до Виктии. Что за груз и какова плата за доставку – о том разговор пока не шел, но за ковры расчет был выдан честный, а значит, можно и провизию запасти, и корм для лескатов, а главное – выдать жалованье леташам.

Команда дружно ринулась тратить деньги. На борту остались Филин и юнга. Оба сами вызвались нести вахту: илв недолюбливал человечьи города, а мальчишка почему-то наотрез отказался сходить на берег. Ну, не хочет – и не надо…

То, что леташи «высадили десант» в Андерхилле, было вполне понятно. Гораздо удивительнее для капитана, чуть позже тоже сошедшего на берег и отправившегося побродить по городу, было встретить их перед книжной лавкой.

Леташи не заметили капитана, о чем-то увлеченно переговариваясь. Наконец они дружно вытащили кошельки.

«Собрались что-то покупать в складчину? – удивился капитан. – В книжной-то лавке?»

Лита скользнула за порог, не прикрыв дверь, а остальные трое глядели через широкую щель в лавку и явно волновались.

Капитан подошел, глянул через плечо Отца на Литу, тихо беседующую с продавцом.

Продавец учтиво поклонился и, шагнув в сторону, исчез из глаз. Тут же вернулся, держа в руках толстую книгу в коричневом переплете.

– Есть! – тихо и азартно выдохнул Хаанс, словно рыбак, подсекающий рыбину.

Погонщик, почувствовав за плечом человека, обернулся, почтительно наклонил голову в ответ на улыбку капитана и сказал:

– Это нас всех Лита приохотила. Она любит романы Неведомого Странника. Как-то Мара ее спросила: про что ты читаешь все время, когда не вяжешь? Лита прочла пару страничек вслух – и всё, экипаж погиб.

– А если там такой Бертран!.. – огрызнулась, словно защищаясь, Мара.

Это Бенц понял без объяснений. Сам, было дело, зачитывался романами, на обложке которых вместо имени писателя стояли два слова: «Неведомый Странник». И даже в солидном возрасте пятнадцати лет дрался с приятелями – кому в игре быть отчаянным Бертраном по прозвищу Острая Шпага.

– Демоны его знают, этого Бертрана, – смущенно пробасил боцман. – Уж до того занятно написано, как он красоток спасает да пиратов дырявит…

– В городе, понятное дело, экипажу будет не до книг, – снисходительно усмехнулся Отец. – А на стоянке, вечерком, у костра, самое чудесное дело – послушать… Наш юнга, бывало, так уши развесит, что хоть пожар начнись – не заметит…

– Когда мы в скалах сидели, – напомнила Мара, – тогда бы нам такую книжищу!