По колено в крови. Откровения эсэсовца - Гюнтер Фляйшман

5-й взвод ударной группы В оставался в Павлограде около трех недель для отдыха, пополнения личным составом и техникой. Если два месяца назад нам приходилось изнывать от жары и пыли, То впереди предстояли снег и холода, где-то 15 октября ударную группу В разбросали, включив в состав 1-го полка «Лейбштандарт СС «Адольф Гитлер» и 3-го полка СС «Мертвая голова». Две этих части создавались из тех, кто уцелел после боев в районе Котов-ска и Тамбова.

Казармы в Павлограде были хоть и неказистыми, но зато теплыми. Нам после всех летних передряг казались чуть ли не первоклассным отелем. Так что я, успев разнежиться в этих условиях, с явной неохотой воспринял внезапную побудку: меня ни свет ни заря пожелал видеть вновь назначенный командующий дивизией. Натянув на себя одежду, я ринулся в пургу и по пути на командный пункт успел изрядно продрогнуть. Меня представили генералу Готу, усадили в кресло напротив командующего в жарко натопленном кабинете. Перед генералом стояла тарелка с деликатесами, о существовании которых я успел позабыть за месяцы войны. Пролистав мое личное дело, он произнес:

— Следовательно, вы служили радистом у генерала Роммеля.

Я молчал, не в силах оторвать взгляда от стоявшей перед генералом Готом тарелки с изысканной жратвой.

— И, как я посмотрю, очень даже неплохо служили.

Тут я навострил уши. Впереди снова замаячила перспектива попасть в теплый радиоприцеп. Я поставил генерала Гота в известность о том, что, дескать, сейчас служу в саперном взводе, а если меня все же переведут радистом, то пусть мой боевой товарищ по фамилии Крендл будет водителем. Кандидатура Крендла, судя по всему, вполне устраивала генерала Гота, как и то, чтобы я продолжал участвовать в операциях в составе прежнего взвода. Гот уточнил, что отныне нас переведут из резервной роты в обычную, боевую. Особого восторга эти перемены у меня не вызывали, но разве имел я право артачиться?

Генерал Гот сообщил, что дивизия вскоре будет переброшена примерно на 200 километров к северо-востоку в район Харькова для оказания помощи вермахту. Битва за этот город была в полном разгаре, и следует подчеркнуть, что русские стойко обороняли Харьков. Кроме того, по словам Гота, Сталин ввел особый приказ советским войскам, согласно которому они не имели права отступить без особого на то распоряжения вышестоящего командования, поэтому сражались теперь до последнего. Генерал заявил, что, дескать, денечки, когда СС маршем продвигались по территории России, канули в прошлое, русские рассчитывают на суровую зиму как на своего союзника, надеясь, что погодные условия замедлят наше продвижение.

В мои обязанности входило передавать распоряжения генерала Гота экипажам штурмовых орудий (Stug III), а также танков (Panzer III и Panzer IV).

Штурмовые орудия напоминали танки, но только с неподвижной башней, так что водителю (он же стрелок) приходилось постараться, чтобы точно прицелиться. Задачей штурмовых орудий была поддержка пехотинцев — подавление пулеметных гнезд противника, борьба с его танками, артиллерийскими орудиями и так далее.

Что касалось приказов генерала пехотным частям и подразделениям, санитарной роте и разведке люфтваффе, передавать их в мои обязанности не входило. Гот предпочитал использовать нескольких отдельных радистов для перечисленных частей. И мне это показалось более разумным, и я удивился, как это мне одному в свое время удавалось обслужить всех, кого только можно. И тут же, вспомнив предостережение генерала Гота, убедился, что, да, время легких побед миновало, и впереди предстоят весьма нелегкие дни и месяцы.

По окончании беседы с генералом Готом я вернулся в казарму и собрал весь взвод. После этого мы все вместе отправились в парк к ремонтникам, там было тепло, солдаты вермахта угостили нас горячим кофе.

Меня с Крендлом направили к «Опелю Блиц» и радиоприцепу. Крендл сидел за рулем, рядом Брюкнер. Лёфлад, Лихтель и Цайтлер тряслись в крытом кузове, я же занимался привычным делом в радиоприцепе.

К полудню дивизия собралась на рыночной площади Павлограда, и вскоре мы в пургу двинулись на северо-восток.

Внутри прицепа был такой холодище, что у меня зуб на зуб не попадал, хотя мне было грех жаловаться. Крендл с Брюкнером грелись от мотора, а вот сидевшим в кузове остальным — Лёфладу, Лихтелю и Цайтлеру — завидовать не приходилось. Я прослушивал сообщения от всех подразделений. Гот, изучив представленные командирами машин сводки по расходу горючего, велел мне связаться со снабженцами и организовать их прибытие в нашу колонну примерно в 30 километрах от Харькова. Снабженцы прибыли, машины были заправлены горючим, и наша колонна продолжила путь, готовясь вступить в бой.

Не доезжая примерно 10—15 километров южнее Харькова, мы заметили продвигавшийся с востока советский полк. Гот распорядился передать приказы всем командирам танков и штурмовых орудий на две трети приоткрыть дросселя, перестроиться в растянутые боевые порядки и наступать на Харьков. Я все исправно передал, и тут по прицепу защелкали осколки разрывавшихся неподалеку снарядов русских.

Мгновение спустя вплотную с прицепом грохнуло так, что у меня уши заложило, после чего произошло нечто немыслимое — прицеп жутко тряхнуло, меня швырнуло на передатчики и дверь прицепа внезапно улеглась боком. Мое сооружение перевернулось и улеглось набок. Двигателя «Опель Блица» не было слышно. Я с трудом перелез через радиоаппаратуру. Когда я стал пробираться к дверце, по многострадальному радиоприцепу хлестнула пулеметная очередь — в мгновение ока стенка превратилась в решето. Потом послышался голос Крендла и удалявшиеся выстрелы. Кто-то из наших стал дергать за ручку дверцы, крича:

— Кагер, как ты там? Жив?

Я крикнул, что пока жив. В стенку прицепа ударили еще несколько пуль, мои бойцы дали пару очередей в ответ. Нажав на дверь, я убедился, что ее заклинило.

Приподняв вырванную из консоли рацию, я стал молотить ею в дверь как тараном и в конце концов распахнул ее, и, не удержавшись, по инерции рухнул в снег. Брюкнер оттащил меня за прицеп, и я краем глаза разглядел, как наши машины исчезли в северо-восточном направлении. «Опель-блиц» находился метрах в 25 от нас, судя по всему, грузовичок был цел и невредим. Мне на выручку бросился весь взвод, мы залегли за перевернутым радиоприцепом.

Русские вели огонь с востока, из перелеска и ложбины рядом с ним. На их стороне было численное преимущество, ко всему прочему, у нас были на исходе патроны. Русские вели по нам артогонь, снаряды рвались повсюду. Необходимо было принимать решение. Я приказал, чтобы все бежали к нашему грузовику, бойцы не спорили, вероятно, поняв, что в данной ситуации это самое разумное. Пробежав метров десять, мы вынуждены были упасть на снег — из ложбины ударил вражеский пулемет. Можно было, конечно, переждать, а потом снова попытаться одолеть остававшиеся метры. Но не тут-то было — русские стали забрасывать нас минами. Они явно вознамерились перебить нас всех до единого. Мины разрывались в опасной близости от нашего грузовика, потом последовало прямое попадание, взрыв, и наш «Опель Блиц» приказал долго жить, превратившись в груду искореженного металла.