Золотое колечко на границе тьмы - Владислав Крапивин

— Это торпедный катер?

"А еще сын капитана", — хмыкнул про себя Санька.

— Да нет, это КТЩ, — сказал Эдик.

— Что? — не понял Турчаков.

Тогда Санька не сдержался:

— Катерный тральщик. Знать бы надо.

— А-а… — сказал Димка и глянул на Саньку через плечо. — Я не понял. Я спутал с ПКЩ.

— А это что такое? — глупо сопя, спросил Витька Боцман.

Димка всех обвел красивыми своими глазами и разъяснил:

— По-моему, это всем ясно: Профессор Кислых Щей…

Ну и, конечно, смех! Не такой отчаянный, как у Смехотунчика, но все равно… Как горячей теркой по щекам!

Санька не двинулся. Только мускулы напружинились. Самое простое было дотянуться и вляпать Димке. Иногда Санька мог и такое. И сейчас он ни капельки не боялся! Но опять он почувствовал, что бесполезно. Все будут Димочку жалеть, если он пострадает. А если достанется Саньке — так этому Профессору и надо!

Санька помолчал и сказал со всевозможной язвительностью:

— Попроси папочку, чтобы научил хоть немножко разбираться в кораблях.

Димка откликнулся сразу и охотно:

— Папочка в военном флоте не специалист. В рыболовном — другое дело. Или вот в таком… — От вытащил из модной своей сумки два звякнувших кораблика длиной с карандаш. Это были отлитые из металла модельки океанских лайнеров. Аккуратненькие, прямо ювелирные. Саньке так и захотелось потрогать. Он даже пальцами зашевелил в карманах. А другие ребята и в самом деле потрогали. Димка не жалел, пожалуйста. Он сказал:

— "Куин Элизабет" и "Куин Мери". Английские. Папа из Саутгемптона привез.

— Редкая штука, — заметил кто-то в окружавшей толпе.

— Да ну, редкая… — снисходительно отозвался Димка. — У нас в Камышах у любого пацана такие есть.

— Откуда? — простодушно поинтересовался Эдик Рубцов.

— Ну, рыбаки же там, в загранке все время бывают. Вот и привозят всякие интересные вещи.

— Барахло заграничное привозят, — сказал Санька. — Или валюту. А потом ковры в спецмагазине скупают.

Он слышал однажды такие слова от отца. Мама как-то пожаловалась, что с деньгами совсем туго, а вот их знакомые такие-то купили то-то и то-то, когда муж вернулся из заграничного рейса. Тут отец и вспылил… А мама потом почему-то смеялась и говорила, что он, как новогодняя хлопушка: только дерни за ниточку — треск и дым…

Конечно, Санька не был уверен, что Димкин отец, капитан Турчаков, гоняется за иностранными шмотками и скупает ковры. Просто злость взяла Саньку. И отчаянно захотелось, чтобы Димка наконец разозлился, взорвался! У Саньки даже щеки защипало от предчувствия горячей и освобождающей душу драки.

Но Димка не полез в драку. Он спокойно ответил:

— Может, кто-то и скупает, а кто-то пальчики облизывает.

Санька обмяк. И облегченно посмотрел на ребят: ну, теперь-то видите, что за тип Турчаков?

Но они по-прежнему разглядывали модели.

В субботу четвертый «А» писал сочинение на вечную тему: "Как я провел лето". Сначала Александра Самойловна хотела задать его на дом, но передумала:

— Знаю я вас. Будете до ноября тянуть, а мне что делать? Или горло надрывать, упрашивать, или двойками вас заваливать? Пишите в классе.

Санька написал, что летом он никуда не ездил, потому что дома было много дел: в июле случилось новоселье, а с ним всегда полно хлопот. Еще написал, что купался на Солнечном пляже и полюбил гулять в Херсонесе. Конечно, про Одиссея он не упомянул ни словечком. Зато рассказал, что в развалинах и на берегу много находок. Перечисление находок заняло полстраницы, и когда Санька упомянул про автоматную гильзу, он решил, что можно кончать. Он только дописал: "Эта гильза осталась с войны, когда наши моряки и солдаты гнали из Севастополя фашистов. Будущей весной исполнится сорок лет со дня освобождения нашего города". Сперва он хотел добавить: "Мой дедушка тоже воевал в Севастополе", но не стал. Во-первых, точно не известно, в каких местах дедушка воевал, а во-вторых, получится, будто Санька хвастается. Он вздохнул и поставил точку.

Оказывается, он кончил раньше всех. Четвертый «А» еще корпел над тетрадками, слышался шорох ручек и тихое творческое сопенье.

Александра Самойловна, пользуясь тишиной, проверяла дневники. Изредка она обводила глазами класс.

Вот опять обвела, встретилась взглядом с Санькой и спросила:

— А Дальченко почему не пишет?

— Я уже все…

— Да? Любопытно…

— Он же Профессор… — хихикнула на задней парте глупая Светка Яскина.

— Яскина!.. Кстати, Дальченко, что за нелепая надпись на дневнике?

— Где?

— Вот! — Сан-Сама поднесла дневник. — Вот, вот…

Дневник был обернут белой глянцевой бумагой, Сан-Сама требовала, чтобы все сделали дневникам дополнительные обложки. На бумаге чернели крупные буквы Санькиной фамилии, а под ними мелко синей пастой было добавлено: "Проф. К. Щей".

— Не знаю. Я это не видел, — тихо проговорил Санька и покраснел.

— Странно. Твой дневник, а ты не видел…

— Ну не я же это написал! — в сердцах сказал Санька. — Какой-то дурак накарябал, а я при чем?!

— Как ты разговариваешь!

— А как мне разговаривать! — крикнул Санька, глядя снизу вверх. — Опять я виноват, да?! — Он уже не мог и не хотел сдерживаться. Пускай хоть выгоняют из этой дурацкой школы!

И вдруг подал голос Димка. Он встал и очень вежливо сообщил:

— Дальченко не виноват, Александра Самойловна. Это я написал… Извините, пожалуйста.

Александра Самойловна помолчала. Потом сказала медленно:

— Очень нехорошо… А почему ты извиняешься передо мной? Ты должен извиниться перед Дальченко за свой… неумный поступок.

Турчаков посмотрел в мокрые ненавидящие Санькины глаза и серьезно произнес:

— Извини меня, Дальченко. Я больше не буду писать на твоем дневнике "Проф Ка-Щей".

— Кащей… — тут же хихикнули в классе.

Санька рванул из-под парты ранец и сам рванулся с места. И забыл опять про эту проклятую железную стойку. По колену шарахнула такая боль, что тут уж никакими силами не сдержишь слезы…

Всхлипывая и хромая, Санька ушел из класса, ушел из школы. В Херсонес ушел. Там он промыл ссадину соленой водой и этой же водой умылся. А потом рассказал Одиссею про все обиды.

Одиссей сидел рядышком и понимающе кивал. У него тоже были неприятности: опять долго не возвращался с моря отец, болела младшая сестренка, а в школе придирался учитель: "Ты должен быть достоин своего великого имени, а как ты себя ведешь! На письменной табличке семь ошибок! На перемене скачешь, словно кентавр, которому боги помутили разум! Ты забыл, что моя новая палка еще незнакома с твоей спиной?"