Обряд Ворлока - Владислав Русанов

Едва заметный ветерок пробежал по схорону.

Значит, то нечто, что пробралось сюда, не просто стоит и наблюдает за спящими людьми и динни ши, но и движется.

В ноздри словену ударил странный запах. Немножко мокрой шерсти, немножко сырой глины, чуть-чуть гнили, будто бы отдаленная мусорная куча.

Хоть бы дотянуться пальцами до копья!

Волшебное оно или нет, но прикосновение к оружию придаст уверенности и сил.

Новгородец старался изо всех сил, но непослушные мышцы не слушались.

Запах усилился…

Жалобно вскрикнул раненый динни ши.

Звук волочащегося тела!

«Ты ворлок или нет? — Вратко захотелось дать самому себе пощечину. — Где твое колдовство?!»

Слова закружились, словно снежинки в зимнюю метелицу, погнались друг за дружкой, как возвратившиеся из теплых краев береговушки, и выстроились в строки.

Ночь, стань днем,

Слово молвлю.

Лунам лба

Ладно ль слепнуть?

Хитрый тать

Тьмой укрылся —

Знать, брат Хель

Зло замыслил.[94]

Вспышка!

Яркий свет, лившийся отовсюду, а вовсе не так, как раньше, из мерцающего клубочка, ударил по глазам. Вратко охнул и зажмурился, но успел разглядеть толстый, вихляющий зад, покрытый серой шерстью, которая свисала спутанными космами. Неведомый ночной гость стремительно скрылся в проеме. В том самом, который они так старательно перегораживали ломаными досками — не задержат, так хоть загремят, падая, и разбудят. Как бы не так! Серая лохматая тварь осторожно раздвинула обломки, и никто даже шороха не услышал.

В следующее мгновение новгородец осознал, что яростно трет глаза.

Значит, руки, по крайней мере, слушались!

Рядом вовсю ругался Гуннар. Таких богохульств словену еще не приходилось слышать, хоть и прожил он бок о бок с викингами почти полгода.

— A dh’oidhche uabhasach!!! — в звенящем голосе Лохлайна слышалось больше испуга, чем ярости. — Taigh na galla dhaibh!!![95]

— Ослабь, отпусти, прости, Боже, прегрешения наши, добровольные и непреднамеренные, совершенные словом и делом, сознательно и неосознанно, днем и ночью, в мыслях и в намерениях: всё нам прости, как милосердный и человеколюбивый! — частил Димитрий.

Цветные пятна мелькали у Вратко перед глазами, переливаясь и вспыхивая, словно смолистые сучья в костре. А он все тер и тер веки, пока не понял, что наконец-то может видеть.

Его спутники, прикрывающиеся от слепящего света, были уже на ногах. Олаф вжался спиной в стену, выставив перед собой меч. Оскаленный Нехта прижимал к плечу приклад самострела.

— Что это было? — щурясь, воскликнул новгородец.

— Тролль!

— Ужас глубин!

— Демон косматый!

Одновременно выкрикнули Олаф, Нехта и Димитрий.

— Ты бы свет притушил, Подарок Ньёрда… — жалобно попросил Гуннар. — Сил нет…

— Он прав! — не отнимая ладоней от глазниц, согласился с викингом Лохлайн. — Ты решил ослепить нас?

— Как я притушу? — огрызнулся словен. — Если бы я умел…

— Туши совсем, я сейчас свечку запалю… — Димитрий уже рылся в мешке.

— Давай, не тяни! — Гуннар пытался отвернуться к стене, но помогало это мало. В пещере сияло все: купол, стены, неровный пол.

— Ну… — Вратко пожал плечами. — Я попытаюсь.

Он задумался на миг и произнес, особо не надеясь на успех:

Сын сестрицы Месяца,

Свет небесный славный,

Низко бьет поклоны

Ворлок за подмогу.

Ныне, огнь солнечный,

Сгинь, обид не ведая.

Враг удрал коварный,

Мрака страх безмолвный.

Стемнело.

Мгновенно, будто кто-то набросил на глаза плотную повязку.

Гуннар зарычал приглушенно:

— Ну, ты даешь, ворлок! Нет, чтобы потихоньку… Как солнце садится.

— Слишком многого ты от парня хочешь, — впервые подал голос Вульфер. Вратко попытался вспомнить — видел ли он оборотня, когда сотворил свет. Вроде бы да… Кажется, сакс стоял на четвереньках неподалеку от лаза и вглядывался в провал. Он и без всякого превращения походил на изготовившегося к броску зверя.

— Другие годами ворожить учатся, а все без толку, — продолжал старик. — А наш чаровник едва ли с конца лета, да еще без учителя. А что вытворяет! Из него великий колдун может получиться, не хуже Мирддина.

— Какого Мирддина? — встрепенулся Вратко.

— Некогда. Потом объясню, — отмахнулся оборотень.

Новгородец не догадался, а увидел пренебрежительный жест старика, поскольку за время их короткой перепалки Димитрий успел высечь искру, раздуть трут и поджечь свечу. Сноровист монах, ничего не скажешь. Если и вправду в попутчики навяжется, то обузой не будет.

— Оно утащило Руарка! — проговорил Лохлайн. Динни ши уже не прикрывался от света.

Парень запоздало сообразил, что привыкшему к вечному полумраку подземельщику было особо тяжело выносить слепящие лучи.

— Что это было? — повторил Вратко. — Тот медведь пещерный, про которого ты говорил, Вульфер?

— Вряд ли… — покачал головой оборотень. — Медведь — зверь. Сильный, ловкий, неустрашимый, но все же — обычный зверь. Он не зачаровывает добычу, а ведь все мы попали под оцепенение.

— Это точно! — взмахнул сжатым кулаком Олаф. — Я думал — все, конец мне. Будто живьем закопали!

— Ни ногой, ни рукой! — подхватил Димитрий. — Лежу, думаю: надо перекреститься и молитву прочитать. А к руке правой будто валун привязал кто… И язык не слушается.

— Ужас глубин, — назидательно проговорил Лохлайн. — Это — древняя тварь. Старше любого существа, населяющего острова.

— Да обычный тролль! — вмешался Гуннар. — Что я, тролля не узнаю!

— Я не знаю, кого ты зовешь троллем, варвар! — возмутился динни ши. — Но я слышал об ужасе глубин за пять веков до твоего рождения!

— Ишь ты, подишь ты! — притворно закатил глаза кормщик. — Если ты такой умный, почему не предупредил нас?

— Не спорьте! Это бес косматый! — перебил их Димитрий. — Как сказано в Священном Писании, «не раскинет Аравитянин шатра своего, и пастухи со стадами не будут отдыхать там. Но будут обитать в нем звери пустыни, и домы наполнятся филинами; и страусы поселятся и косматые будут скакать там. Шакалы будут жить в чертогах их…»[96]