Эльфийский клинок - Ник Перумов

— Завтра же пойду к Наместнику, — сказал он сквозь зубы. — Это уж слишком! Ну ничего. Мы усилим стражу, мы не позволим этой нечисти безнаказанно гулять по нашей столице! Вы запомнили дом? Им займутся немедленно.

— Там остался Бран, — вставил Торин.

— Разумно, очень разумно, — кивнул Рогволд. — Я сейчас же пойду в городскую стражу, пусть оцепят дом. Никто не сможет ускользнуть!

Однако утро принесло друзьям одни разочарования. Торина, Малыша и Фолко поднял с постели злой и невыспавшийся Рогволд. Войдя, он сердито сдернул плащ и, скомкав, швырнул его в угол.

— Там отыскалась одна полуслепая старушка, вдова мелкого торговца, — хмуро начал ловчий. — Она действительно сдаёт приезжим сарай и комнаты в доме. В тот вечер к ней попросились на постой двое, одетые очень просто, невысокого роста. Говорит, они приплыли из-за озера на лодке. По её словам, все их пошлины были в порядке, и она приняла их. А теперь, — ловчий усмехнулся, — она благодарит Всемогущие Звёзды, что не отказала им! Ночью, говорит, в двери ломился кто-то, спасибо им, сказали: «Сидите, матушка, мы сами разберёмся», а потом внизу кто-то из ломившихся ревел нечеловеческим голосом. Страху натерпелась!.. А потом эти неведомые двое ей и говорят: «Мы за стражей пойдём». И ушли. Мы приходим, а она нам: «Хорошо-то как! Вас мои гости прислали?» Я виду не подал, кивнул. Ничего она не знает и не видела. Странная какая-то старуха. Впрочем, в Городе её знают… Одним словом, обвели вас вокруг пальца, друзья!

— Ну что ж делать, — проворчал Торин, — не сидеть же нам теперь в Аннуминасе до скончания веков и выслеживать этих проходимцев! Дел по горло. До выхода осталось всего ничего, пони не куплены, телеги не починены, припасы не упакованы… Рогволд, постарайся как-нибудь вбить в голову местным стражникам, чтобы не только топоры у гномов отбирали!

После всех пережитых волнений следовало как следует промочить горло и подкрепиться чем-нибудь пообильней, и вечером того же дня Торин, Малыш и Фолко сидели в уютной небольшой корчме неподалёку от городских ворот под звучным названием «Ножны Андарила». По утверждению Малыша, которое никто не мог оспорить в силу его большого опыта, здесь подавалось лучшее в Аннуминасе пиво. Зал «Ножен» был вытянут в длину, под окнами широкие лавки; на них дремало несколько человек, завернувшись в видавшие виды, поношенные плащи. Народу было немного: четверо — за длинным столом в середине, за который сели и трое друзей, и несколько — за небольшими столами вдоль глухой стены. Фолко уже подметил, что почти во всех трактирах Аннуминаса, кроме больших общих столов, стояло несколько меньших, чтобы желающие могли побеседовать более спокойно.

Они сидели, изредка обмениваясь короткими фразами. Гномы мочили бороды в густой белоснежной пене. Фолко смаковал пиво мелкими глотками. Малыш не ошибся — здесь действительно подавали лучшее в Аннуминасе пиво! Вечер тянулся мирно, и даже озабоченно сведённые брови помрачневшего было Торина стали постепенно расходиться.

Неподалёку от них за небольшим столом возле стены сидели два разговаривающих человека. Рассеянно блуждавший по залу взгляд Фолко долго скользил, нигде не задерживаясь, пока не наткнулся на эту пару. Трудно сказать, что привлекло его внимание, однако он ощутил внезапный и неприятный холодок в груди, сразу же напомнивший ему о пережитом в Могильниках. Он насторожился и стал приглядываться.

Хоббит не видел их лиц: один сидел к нему спиной, лицо же второго скрывала фигура первого. У него были длинные, совершенно седые волосы, серый камзол был оторочен сверху простым белым воротником. Заметно сгорбленные плечи выдавали его возраст, о преклонных же годах говорила и лежащая на скатерти коричневатая морщинистая кисть правой руки со скромным серебряным браслетом на запястье. Возле его стула стояла прислонённая к столу чёрная трость. Судя по всему, это был горожанин, пожилой, довольно зажиточный; и ещё, приглядевшись, Фолко увидел едва заметное чёрное пятно между его пальцами на правой руке — это значило, что ему приходится много писать.

О втором человеке Фолко мог сказать и того меньше. Он сидел неподвижно, угол трактирной стойки закрывал его лицо от света горевшего очага, и Фолко мог разглядеть лишь недлинную тёмно-русую бороду и падающие на плечи такие же гладкие волосы. Стол перед ними был уставлен тарелками и блюдцами, и пили они не пиво, а гондорское красное вино.

Двое посетителей, сидевшие неподалёку от заинтересовавшей Фолко пары, поднялись и пошли расплачиваться. Постепенно говорившие несколько повысили голос, и хоббиту стал слышен их разговор. Говорил русобородый:

— Благодарю тебя за всё то, что ты мне поведал, почтенный Теофраст. Мне очень помогли беседы с тобою, но, мне кажется, ты всё же не совсем прав. Я знаю, за свою жизнь ты написал, конечно, больше книг, чем мне довелось прочесть, но, клянусь ступенями Великой Лестницы (Фолко вздрогнул), — не бойся, лестницы могут вести и в небо, — прибавил он, чуть смягчив голос и кладя руку на плечо пожилому. — Но ты писал свои книги, не выезжая за пределы этого Города, а мне, так или иначе, пришлось немало странствовать и узнать, что в бескрайних зелёных степях и лесах Истланда до сих пор поются песни об удальцах, павших под стенами Минас-Тирита, а по равнинам Харада каждый год тянутся вереницы воинов, чтобы поклониться Чёрной Скале, на которой золотом высечены имена вождей, сражавшихся под водительством Бледного Короля на Пеленнорских Полях!

Фолко не видел лица говорившего, он слышал лишь его голос, мягкий, но упругий, полный скрытой силы: в нём звучал опыт прожитых лет. Голос притягивал слышавшимся в нём могучим порывом, но Фолко оторопел, когда смысл сказанного дошёл до его сознания.

«Он как, за Чёрного Властелина, что ли? — в смятении подумал хоббит. — Что он такое несёт?!»

Он толкнул локтем Торина и когда гном повернулся к нему, то приложил палец к губам и показал взглядом на собеседников, одновременно слегка коснувшись рукою уха. Торин понял, насторожился и тоже стал прислушиваться к разговору.

— Но все упомянутые тобою народы шли в бой, повинуясь чужой, враждебной всему Средиземью воле, они шли за добычей, шли жечь и грабить, — возразил русобородому тот, кого назвали Теофрастом.

Его голос был глуховат, спокоен, и тон его — несколько снисходителен. Он отпил глоток вина, и под белым воротником сверкнуло золото надетой на шею драгоценной цепи.

— Воля? — усмехнувшись, ответил русобородый. — Любая воля, чужая ли, своя, если она ведёт мужчин на достойные этого звания дела или пусть даже к славной смерти, так или иначе, но права. А что до добычи? Ты знаешь не хуже меня, побывавшего там, что леса Истланда безмерно богаты зверем и птицей, да и кони у них не уступят тем, что пасутся на равнинах Рохана. Реки же Харада несут золота больше, чем могут добыть все гномы Средиземья! И эта чужая воля не отняла у них ни благородства, ни гордости. Я бывал и там, и там, я делил с ними кров и пищу — и в лесах, и в предгорьях, и со встреченными там мною мужчинами я бы смело пошел в любой, даже последний, бой. Там много достойных людей! И даже среди дунландцев, вроде бы забывших свои давнишние распри с Роханом, я встречал людей, презирающих тех, кто принял жизнь из рук победителей, кто запросил пощады в битве у стен Хорнбурга, а заодно — и их потомков.