Испытание войной - выдержал ли его Сталин? - Борис Шапталов

В полосе наступления 1-й танковой группы сильных укреплений не было, поэтому немецкой пехоте удалось быстрее подавить тактическую оборону погранчастей. Около 10 часов утра германское командование начало вводить в бой части 48-го моторизованного корпуса, который в этот день продвинулся на 20 км.

День 23 июня начался под знаком директивы № 3, требующей перехода в контрнаступление с решающими целями. Юго-Западному фронту приказывалось сходящими ударами 5-й и 6-й армий, с привлечением мехкорпусов, окружить и разгромить люблинскую группировку противника и взять город Люблин к вечеру 24 июня. Реакцию штаба Юго-Западного фронта на новую директиву описал Г.К. Жуков, посланный 22 июня в штаб фронта в качестве представителя Ставки: «Как я и ожидал, она вызвала резкое возражение начштаба фронта М.А. Пуркаева, который считал, что у фронта нет сил и средств для ее проведения в жизнь. Сложившиеся положение было детально обсуждено на Военном совете фронта. Я предложил М.П. Кирпоносу немедленно дать предварительный приказ о сосредоточении механизированных корпусов для нанесения контрудара по главной группировке армий «Юг»…» (8, с. 251–252).

Расходилось ли на самом деле понимание Жукова обстановки с директивой или это поздний мемуарный вымысел, неизвестно. Но, вероятно, у него теплилась надежда на волевое решение возникших проблем.

Тут стоит отметить очередную странность: мехкорпусам ставилась задача, для которой они и предназначались, – прорывом в тыл окружать крупные группировки противника. Вместо этого Пуркаев предлагал незамедлительно отходить. Этим, если вдуматься, он фактически выразил политическое недоверие товарищу Жукову как бывшему командующему Киевским округом и нынешнему начальнику Генерального штаба. Получалось: готовились к войне, формировали танковые колоссы, чертили на картах красные стрелы в сторону Люблина и Кракова, а когда дошло до дела, то ничего, кроме фикции, начальник штаба округа и аналитик по совместительству не видел. И потому предложил: не дурить и отходить туда, откуда пришли в сентябре 1939 г… А казалось бы, ситуация для охвата была неплохой. Ударные силы немцев шли вперед, мощные мехкорпуса могли ударить им в тыл, нацелившись на такие лакомые куски, как армейские штабы, склады, линии снабжения, аэродромы. В случае прорыва Клейсту стало бы не до наступления. Пришлось бы останавливаться и поворачивать часть сил назад. Но командование Красной Армии с мирного времени демонстрировало странности, объяснить которые с позиций формальной логики весьма затруднительно.

…Хорошо бы поставить такой эксперимент. Дать десяти школьникам младших классов, ничего не знающим про войну, задание: определить, где вероятнее всего враг будет наносить главный удар на Украине? Готов спорить, что не восемь или девять, а все десять ребят укажут на Люблинский выступ. Просто потому, что наступать толком больше неоткуда. И если дяди в погонах изучат карты, то тоже вынуждены будут согласиться с мнением ребятишек. Потому что если противник возьмется наступать главными силами севернее выступа, вдоль Припятских болот, то придется форсировать большое количество речек с топкими берегами. Есть, правда, неплохой участок – железнодорожная линия Ковель – Киев, вдоль него немцы тоже наступали. Но ширина его относительно небольшая, которую легко перекрыть укрепрайоном и прочими противотанковыми средствами. При желании, конечно. Если же наступать левее Люблинского выступа – у Львова, то получится выталкивание войск из почти готового «мешка». Непрактично. А вот прыжок с Люблинского «балкона» открывает заманчивые перспективы: по широкому, ровному коридору с хорошими дорогами можно двигаться на Киев, Крым, Одессу, в тыл львовской группировки, ибо все эти направления кратчайшие.

Граница вдоль люблинского выступа тянется примерно на 100 км. Там и надо было строить УРы, ставить противотанковые пушки на танкоопасных направлениях, создавать минные поля в полной уверенности, что затраты не пропадут втуне. Будет ли Юго-Западный фронт наступать или обороняться – неважно. Люблинский выступ при любой ситуации будет пассивным участком со стороны ЮЗФ и районом для наступления или контрудара для противника. Потому логично было поставить там специальную армию с задачей держать фронт. Будет противник наступать, надо только сковать его силы и ждать, пока соседи встречными ударами не сомкнут кольцо позади его. Причем держать оборону намертво нет необходимости, можно понемногу отступать от одного подготовленного рубежа к другому, втягивая ударные силы врага в бои. Так соседям легче будет провести операцию на окружение. А раз так, то советское верховное командование сделало… совершенно наоборот! Никаких законченных укрепрайонов на острие люблинского выступа не было. И никакой отдельной армии.

Люблинский выступ – это стык между 5-й и 6-й армиями. А значит, самый слабый участок, ибо основные силы и средства располагаются обычно ближе к центру армий. И вот 22 июня противник нанес свой главный удар почему-то не через Припятские болота, не через Карпаты, а использовал пригодный для массированной танковой атаки Люблинский выступ. Для советского командования это стало полной неожиданностью. Шоком.

«Из анализа поступивших к ночи на 23 июня данных, – вспоминал И.Х. Баграмян, – стало все яснее вырисовываться, что главный удар враг наносит… в полосе 5-й армии и на ее стыке с 6-й армией, в направлении на Луцк и Дубно» (10, с. 94). Анализ из серии: «кто бы мог подумать, что зимой снег начнет падать».

В такой ситуации, да еще когда дело касается воспоминаний, остается одно – лукавить. И Иван Христофорович вынужден был вписать в мемуары следующую «аналитику»: «Соотношение сил вообще было не в нашу пользу… На направлении главного удара гитлеровцев в 250–300 километров от границы располагались 9-й, 19-й механизированные корпуса. По общему числу танков все наши четыре (так в тексте. – Б.Ш.) мехкорпуса не уступали противнику, но это были в основном старые машины учебно-боевого парка. Новых танков КВ и Т-34… во всех четырех (!) корпусах насчитывалось 163. А противник имел 700 танков новых образцов» (10, с. 100, 101).

В новые образцы германской бронетехники И.Х. Баграмян записал 230 танков Т-I и Т-II и 50 командирских танков, вооруженных пулеметами. Иван Христофорович будет и дальше толковать про новые образцы, вроде следующего пассажа: «Фашистская группировка насчитывала около 350 танков новых образцов. Казалось бы, что с ними может поделать одна наша танковая дивизия неполного состава, имевшая на вооружение большей частью устаревшие машины» (10, с. 121). А как прикажете еще выкручиваться, раз в штабе прозевали возможность удара со стороны «люблинского балкона»?

22 июня начальник Генерального штаба Г.К. Жуков вылетел в штаб Юго-Западного фронта, чтобы помочь решить головоломную задачу: как парировать удар там, где его не ждали. Но и опытный Жуков не сумел ее решить. Дивизии Клейста прорвали центр Юго-Западного фронта и устремились к Киеву, расчленяя фронт на две части.

Итак, отсутствие прикрытия на стыке 5-й и 6-й армий и определило поражение Юго-Западного фронта. Брешь могли закрыть перебрасываемые 16-я и 19-я армии, но их уже в начале июля забрали для обороны Смоленска, и киевское направление так и осталось «дырявым». Дыру затыкали разными попадавшимися под руку частями, но без особого успеха.